Любовь – не сахар, сахар – не любовь (сборник)

День первый

– Нехорошо стричь вены маникюрными ножницами! Они не для этого предназначены.

– Кто? – пьяно спросил он спросонья.

– И ножницы, и вены. – Голос был безапелляционен и свято уверен в собственной правоте.

Темнота догорела и рассеялась дымом. В воздухе пахло хлоркой. Виктор мучительно открыл глаза. Прямо над ним хищно насупился покрытый трещинами желтушно-белый потолок – чужой, недоброжелательный, неумолимо-казенный.

– Где я? – испуганно взмолился к нему Виктор. Но потолок его проигнорировал. А на душу мучительно навалилась странная тяжесть. Болезненная, но подозрительно привычная. Он не помнил ее имени, но знал, что они знакомы давно и коротко. И знакомство это не из приятных…

– Вы в больнице. – Голос звучал справа.

Виктор повернул голову. Рядом с его кроватью стояла малорослая девица в белой докторской шапочке. Шапочка была очень амбициозна. Девица тоже. На ногах у нее красовались остроносые туфельки с умилительными бантиками. В руках – сияла лакированной кожей угрожающе-черная папка. На лице – горделивая ответственность за светлое будущее человечества…

– Вы пытались покончить жизнь самоубийством и потеряли много крови, – резко протрезвила она его. – Помните?

Он вспомнил. И у его тоски появилось имя.

Мария, Маша, Машуля… Она бросила его два дня назад.

«Нет, только не это…»

– Я буду жить? – безнадежно поинтересовался Виктор, еще не зная, какой из двух вариантов ответа вызовет у него большее отвращение.

– Знаете анекдот? – Непроницаемая красотка загнала свои брови высоко на лоб. – После операции врач заходит к больному. Больной: «Врач, скажите, я буду жить?» Врач: «А смысл?»

– Никакого, – покорно согласился он.

– Есть еще один вариант. – Она была непрошибаема. – «Врач, скажите, я буду жить?» – «Будете, но вам не захочется».

Виктор заторможенно уставился на нее. Барышня была хорошенькой, но убийственно-серьезной. Юное щекастое личико в сочетании с жесткими льдинками глаз. Пухлые, по-детски обиженные, но чрезвычайно упертые губы. На груди гордо возлежала толстая коса. Просто Надежда Крупская в лучшие годы. Не женщина, а настоящий друг человека.

– Так вот, – нахмурилась новоявленная Константиновна, – вынуждена вас разочаровать – вы жить будете. И как ваш лечащий врач я обещаю, что заставлю вас хотеть этого. Но, – она вдруг улыбнулась так радостно, словно собиралась объявить о долгожданной победе коммунизма во всем мире, – вылечить вас будет нетрудно. Я специализируюсь как раз на вашей болезни. И можете считать себя счастливчиком, потому что на всю Украину я – единственный специалист в данной области.

Виктор не слушал. Ее слова просачивались сквозь мозг, как сквозь частое сито. А тоска уже подобралась к горлу и осторожно обняла его шею ласковыми пальцами умелого палача. Хотелось умереть…

– К сожалению, – безразлично изрек он, – я совершенно здоров. Но… – Виктор невесело растянул губы в сером оскале, – знаете анекдот? Двое врачей стоят над постелью больного. И один другого спрашивает: «Ну что, лечить будем, или пусть живет?»

– Спасибо, – серьезно поблагодарила его лечащая Крупская, – я не знала. Хорошо, что рассказали – я коллекционирую анекдоты про врачей. Это мое хобби.

«Та-ак, и врач у меня больная», – хмуро констатировал несчастный. Впрочем, ему было все равно.

– Короче, – горестно махнул он рукой, – лечите от чего хотите, только побыстрее и насмерть.

– Пардон, но ни побыстрее, ни насмерть – не получится, – беспардонно отрикошетила она. – Я же сказала, что ваша болезнь излечима. Хотя и очень опасна.

– А какая у меня болезнь? – отозвался он с тусклой надеждой на рак.

– Любовь, – злобно констатировала девица без намека на улыбку.

Виктор вытаращил глаза. Это было слишком.

– Да пошли вы!..

– Таина Вениаминовна, – любезно подсказала она. – Но можете называть меня просто Тася или Тая.

– Пошли вы, Тася… – злобно рявкнул он и, смачно уточнив куда именно, демонстративно отвернулся к стене.

Нимало не смутившись, барышня подсела к его кровати и открыла свою папку.

– Судя из вашей истории болезни, – начала она тоном закоренелой зануды, намеревающейся уморить всех близпролетающих мух, – вы перерезали себе вены ножницами, предварительно написав предсмертную записку: «Прошу никого не винить. Но Мария ушла. А я люблю ее и не могу без нее жить…»

Воспоминание взвыло внутри, будто голодная собака на могиле хозяина.

– Заткнитесь! – отчаянно огрызнулся он. – И без вас тошно…

– Значит, вы жалуетесь на тошноту? – как-то нездорово обрадовалась врачиха. – Так и запишем. – Таина Вениаминовна сосредоточенно нацарапала что-то в своем блокнотике. – Жалуется на тошноту, состояние – нервное, неуравновешенное, апатия сменяется взрывами гнева, настроение – пессимистическое. Мечтает умереть. Кстати, вам, наверное, будет интересно, что имя Мария произошло от старинного имени Мара – смерть. Впрочем, отбросим метафизику…

Но раньше, чем она успела ее отбросить, Виктор отшвырнул хилое больничное одеяло и, подорвавшись с постели, взорвался во все горло, истерично дубася пол босыми ногами:

– Замолчите! Если вы скажете хоть слово про эту женщину, я убью вас!

Тася подскочила от неожиданности, но не испугалась, а лишь тщательно посмотрела на него.

– Вы ненормальная!.. – грозно зафиналил он и вдруг резко отшатнулся, порезавшись об ее колючий прищур.

– Ошибаетесь!

«Надежда Константиновна» глядела на него, как Ленин на буржуазию. Она аккуратно поправила накрахмаленную шапочку и вдруг стала удивительно жесткой, несмотря на всю свою физическую мелкость и пухлость.

– Это вы – ненормальный, – мрачно отчеканила врач. – А потому находитесь сейчас в психиатрической лечебнице. И если будете буянить, я вызову санитаров. Вот и все, чего вы добьетесь, уважаемый Виктор Андреевич. Потому что я не выпущу вас отсюда до тех пор, пока вы не избавитесь от ваших патогенных переживаний и маниакальных суицидальных наклонностей.

Это был приговор.

– Так значит, – офигело уточнил он, неуклюже замерев на месте, – я в Павловке?

Она кивнула демонстративней, чем статуя Командора. Ее шапочка была неумолима.

– Да. Вы в психиатрической больнице имени академика Павлова.

Ужас охватил его, как резко натянутый на голову вонючий мешок висельника.

– Но за что?! Что я такого сделал?!

– Вы влюбились. А согласно последним исследованиям науки, любовь – это психическая болезнь. Причем – опасная, поскольку нередко оканчивается летальным исходом, – просветила его врачиха.

– Что же мне делать? – спросил он оторопело.

Ее улыбка была отвратительной.

– «А» – лечь в постель; «б» – укрыться одеялом; принять лекарство – «в»; уснуть – «г», – повелительно приказала она и, развернувшись на каблуках, направилась к выходу, юля аппетитной попкой.

– Да, «г» – достаточно точное определение происходящего, – пробормотал Виктор, прибитый этим душераздирающим известием, словно таракан тапочком.

– Что же мне делать? – истерично повторил он про себя. – Что?!

И, словно по волшебству, дверь открылась вновь, и дебелая медсестра мрачно вколола ему в зад крупную дозу оздоровительного сна.