— Мне нравится жить в окружении красивых вещей. Любоваться на идеальные формы. И пусть эти формы высечены из простого камня, они все равно прекрасны. Разве это непонятно? Или ты предпочла бы жить не во дворце, а в грязной лачуге?
— Не в дворцах дело, — терпеливо пояснила я. — И даже не в лачугах.
А когда владыка снова не отреагировал, не выдержала и попросила:
— Остановитесь, пожалуйста. Если хотите понять, то выслушайте. Дайте мне возможность все объяснить.
Моран неохотно отнял ладонь от стены и, надев защитную перчатку, все-таки обернулся.
— Хорошо, попробуй.
— Спасибо, — с облегчением выдохнула я. А затем подошла к нему вплотную и, оглядев испещренную сложным рисунком пещеру, обвела ее рукой. — Скажите, что вы здесь видите?
— Лес, — пожал плечами владыка. — Зверей, птиц… Ты же говорила, что тебе нравится.
— Они прекрасны. И совершенны настолько, насколько это вообще возможно.
— Что же в этом плохого? — осведомился моран, на всякий случай отводя руку в сторону, чтобы не коснуться меня даже ненароком.
Я снова вздохнула:
— Ничего. Кроме того, что все это… немного не настоящее. Застывшая навеки красота, которой можно любоваться годами, но которой все равно не хватает красок. Хоть какой-нибудь яркой искры, которая вдохнула бы жизнь в этот лес! Помните, как он заиграл, стоило сюда попасть солнечному лучику? Помните, как загорелись глаза у птиц? И что случилось, когда свет погас?
— Это же камень, — нахмурился повелитель. — Что ты от него хочешь?
— Вы сделали из него произведение искусства, — согласилась я. — И это действительно замечательно. Но одновременно вы и ограничили его этой формой. Лишили возможности стать чем-то иным. Посмотрите по сторонам. Неужели не видите? Не понимаете? Или просто не хотите понять?
Владыка Таалу послушно поднял взгляд и с недоумением уставился на каменные лепестки.
— Что я должен здесь увидеть?
— Они мертвые, — тихо сказала я. — Теперь их можно только уничтожить, но никак не изменить. А настоящая жизнь — это развитие, движение, бесконечное стремление вперед, которое по определению не может быть идеальным. Ее смысл не в том, чтобы однажды сказать: «Я стал совершенным!» Смысл — это путь. То самое движение, которое и дает нам возможность ощутить себя живыми. Да, мы нередко ошибаемся, но на ошибках сами же и учимся. Порой делаем глупости, но именно они придают жизни неповторимый вкус. Да, мы рождаемся и со временем умираем, но за эти годы успеваем многое узнать, прилагаем усилия, чтобы стать лучше, быстрее, достойнее. И продолжаем совершенствоваться до самого последнего мига, потому что, даже умирая, познаем что-то новое. А затем наконец исчезаем, постепенно преображаясь, возрождаясь и давая жизнь новым поколениям, которые точно так же, как мы, неустанно стремятся вперед.
— Ну так и в чем проблема? — еще больше нахмурился повелитель. — Если хорошенько подумать, то окажется, что я делаю то же самое.
— Нет. Вы закончили свою работу. И значит, вам больше некуда двигаться.
— Совершенству нет предела… мой дворец огромен.
— Дворцов может быть сколько угодно. Но символ того, о чем я говорю, вот он, перед вами, — вздохнула я. — Самое лучшее, что вы смогли сотворить за годы кропотливого труда, находится здесь. Или хотите сказать, что способны на большее?
Моран в затруднении оглядел свои хоромы.
— Не знаю. Я потратил на этот зал несколько десятилетий.
— А теперь лишь исправляете то, что кажется вам недостаточно идеальным, и шлифуете, пока не сочтете работу оконченной?
— Да. Это доставляет мне удовольствие.
— И вы совсем-совсем не допускаете мысли, что здесь может находиться что-то менее совершенное, чем вы задумали?
— К чему такие вопросы? — отчего-то насторожился повелитель.
— На мгновение мне показалось, будто вы создали себя точно так же, как этот зал, — с затаенной грустью сказала я. — Выточили из камня. Искусственно удалили все ненужное. Но по-настоящему так и не ожили…
По лицу морана пробежала судорога. Он отвернулся, одновременно с этим прикрыв глаза. Но голос, когда он снова заговорил, остался таким же спокойным, как прежде.
— Долг вынуждает меня быть таким, какой я есть. Может, ты права, и я действительно в чем-то закостенел, но у меня нет времени это менять. Я должен продолжить род и уберечь свой мир от опасности.
Я тяжело вздохнула:
— Да, конечно. Простите, если обидела. Я лишь хотела сказать, что лежащая на ваших плечах ответственность вовсе не означает, что вы не заслуживаете счастья.
— Я рад тому, что есть, — ровно отозвался мужчина. — И когда у меня родится сын, буду уделять ему столько внимания, сколько не смог уделить нам с братом отец.
— Ваш отец знал, что такое любить больше жизни…
— Не говори о нем. Я не хочу этого слышать.
— А зря, — тихо возразила я. — Быть может, он и совершил ошибку, зато научился любить. И пусть его счастье длилось совсем недолго, но оно было. Даже вы не можете этого отрицать.
— Замолчи! — неожиданно рыкнул моран. — Не лезь в то, что тебя не касается!
Я прикусила губу.