Любовь Носорога (СИ)

Дома я сначала Ленку полчаса отпаивала валерьянкой, и было не до выяснений, кто же этот Миша, и чего ему от сеструли надо. Ясно было только, что она вляпалась, а я — очень плохая сестра. Не замечала ничего, не думала, погруженная в свои переживания, в свою, в кои-то веки появившуюся личную жизнь. Пока я от Паши бегала, да отношения выясняла, она была одна. Совсем. Со своей трагедией, со своими страхами.

Бедная моя, глупая сеструля.

Потом Ленка утихла на диване, всхлипывая, а я не могла найти себе места, выглядывала во двор. Машины уехали, осталась одна, в этот раз явно охрана, потому что лица у ребят были знакомые.

А я страшно переживала, куда это уехали Паша с Мишей, о чем они разговаривают и договорятся ли. Оба-то не подарки. И Миша откуда-то знает Носорога. Хотя, я думаю, мало найдется в городе людей, особенно из их кругов, кто не знает Пашу.

Миша, судя по номерам машины, не местный. И Паша его не знает. Значит, приехал откуда-то. И сразу на Ленку нарвался. Не повезло.

Телефон у меня был разбит, в Ленкин я симку не хотела ставить, поэтому просто ждала известий.

И буквально подорвалась и побежала вниз, когда увидела знакомый черный гелентваген, въезжающий во двор. Прямо, в чем была, вылетела. Уже у машины одумавшись, и чуть не повернув обратно. Потому что халатик и тапочки выглядели убого. Но Паша, не выходя из машины, открыл пассажирскую дверь, и мне не оставалось ничего другого, кроме как запрыгнуть внутрь.

— Че там твоя скандалистка? — первым делом спросил Паша, и я выдохнула. Не обижается, значит, не принял близко к сердцу ее слова.

— Нормально, уснула только. Ты прости ее, Паш, она просто не в курсе… — Начала я объяснять, но у Паши были, оказывается, другие планы на наше времяпрепровождение в машине.

Потому что он отодвинул сиденье назад и дернул ремень джинсов.

— Иди сюда.

— Паш, ты что? — я даже не поверила сначала в его намерения. Да сколько можно! Я такой стресс пережила! А он все о том же!

— Иди сюда.

— Паша, я…

— Да бл*!

В следующее мгновение я, взвизгнув, уже сидела на Носороге лицом к лицу и ошарашенно ощущала жадные поцелуи на груди и плечах.

— С*ка, еще раз только попробуй, — бормотал он, разбираясь с моим халатиком и домашней футболкой под ним, — еще только раз… Чуть не сдох сегодня, чуть не помер, с*ка…

Я не могла сопротивляться, особенно после таких слов. Он был яростным, ни капли не нежным, жадным и злым.

Нетерпеливо добрался пальцами до клитора, сжал, заставив меня зашипеть от боли и возбуждения, выругался еще грязнее, приподнял, повозился с джинсами и со вздохом облегчения усадил мое ошалевшее от такого напора тело на себя, заполнив сразу до основания.

Я только ахнуть успела.

Он выдохнул:

— Наконец-то, с*ка…

Ухватил меня за бедра железными лапами и начал просто нанизывать на себя, как куклу резиновую, не оставляя никакой инициативы, удовлетворяя только свое желание. Это было болезненно и одновременно жарко. Я ощущала себя какой-то игрушкой для секса, безвольной и бездумной. Пришла в голову мысль, что, наверно, пожелай я сейчас сопротивляться, вряд ли бы удалось. Скорее всего, моего голоса против просто не учли бы в принятии решения.

Но я не была против. Очень остро почувствовала, что это сейчас не насилие. Не унижение. Ни в коем случае. Это потребность. Необходимость.

Занятая своими переживаниями, я как-то упустила из виду душевное состояние самого Носорога, то, что он может банально волноваться обо мне. А надо было подумать об этом, особенно когда он примчался ко мне буквально через пять минут после звонка. И в каком состоянии он примчался. И какие взбудораженные были парни из его охраны и мой непосредственный начальник.

Я настолько привыкла к возмутительно потребительсткому отношению со стороны Носорога, что это волнение обо мне даже не осознала до конца. И вот теперь, когда Паша, шумно дыша, вколачивался в меня всей своей звериной натурой, я ощутила в полной мере его стресс, его переживания, его напряжение. И, оценив это, просто расслабилась и начала сама подаваться к нему, целовать, гладить по напряженному лицу, по коротким волосам и колким щекам. Меня подрасывало вверх и вниз без какого-либо моего участия, словно на волнах, Паша тихо матерился, рассказывая мне, что он еще со мною сделает, если я хоть раз, хоть еще один маленький разочек его ослушаюсь, посмотрю на кого-то, подойду к кому-то настолько опасному, да вообще к любому мужику, и я странным образом от этих диких признаний дурела больше, чем от его бешеных движений во мне.

Сомневаюсь, что Носорог в нормальном состоянии и здравом уме повторит хотя бы пять процентов того, что он хрипел мне в шею, умудряясь одновременно прикусывать кожу и двигать мое податливое тело по себе со все возрастающей скоростью.

И когда кончил, опять в меня, ругаясь и сжимая своими лапами до перерыва в дыхании, тоже что-то говорил такое. Очень неприличное. И очень, очень важное.

И мне хватило. Этой остроты, этих признаний, этого бешеного напряжения. Я только обняла Пашу, крепко-крепко, и чуть не расплакалась от нежности.