Любовь, опрокинувшая троны

Внезапно слева возник всадник на стройном высоком скакуне цвета мореного дуба – могучий и величавый, сверкающий золотом, окруженный мелодичным звоном, опоясанный усыпанной самоцветами кривой саблей. Воин повернулся и вперил прямо в нее, Марию, пристальный, жадный взгляд, словно собирался сожрать свою жертву – прямо здесь, на дороге, во всем платье и вместе с плащом! От этого хищного взгляда у девочки остро екнуло в душе, а по коже пробежали зябкие колючие мурашки. Взгляд пугал – и завораживал, как завораживает краса и мощь оскалившегося на лесной поляне матерого гривастого волка.

Мария невольно отпрянула на спинку сиденья, сняв ногу с передка, облизнула мгновенно пересохшие губы и негромко спросила:

– Мама, кто это был?

– Князь Василий Шуйский, – уверенно опознала знатного царедворца женщина. – Государю нашему Борису Федоровичу лютый враг, батюшке нашему ненавистник.

– А жаль… – вздохнула девочка и снова подалась вперед. Но внезапно возникшего рядом с дрожкой «матерого волка» уже оттеснил один из слуг…

Князь Василий Иванович в этот самый миг сцапал за уздцы скакуна напиравшего на него юного холопа:

– Вы чьих будете? – мрачно спросил он.

– Князя Петра Буйносова слуги, – миролюбиво ответил паренек. – Княгиня с детьми старшими у родичей в Калуге гостевала, да к мужу на обратном пути завернула, раз уж он неподалеку оказался. Побыли тут несколько дней, ныне в столицу вертаемся. – Холоп чуть выждал и добавил: – Я же с сотоварищи обоз и семью оберегаем.

Князя Шуйского наконец-то нагнала его свита, тут же окружившая задержанного хозяином чужого человека. Буйносовские слуги тоже подтянулись ближе.

– Отстаю я, княже, – выждав еще немного, сказал холоп.

– Что? – Василий Иванович, словно бы вырванный из забытья, вскинул на него пустой взгляд.

– Сказываю, отстаю от обоза, – указал плетью вперед паренек. – Нагонять надобно.

– А, ну да, – кивнул князь Шуйский, отпустил чужого скакуна и ласково похлопал его по шее: – Скачи.

Облегченно переведя дух, холоп резко пнул лошадь пятками и с места в галоп рванул вперед по обочине.

– Все в порядке, Василий Иванович? – озабоченно проводил чужака взглядом десятник его телохранителей.

Князь Шуйский отрицательно покачал головой, поворотил коня и направил его спокойным шагом в лагерь Большого Полка.

Спустя час воевода спешился перед своим походным домом: собранной из крытой атласом кошмы, трехкрылой палаткой с просторным навесом перед входом. Благодаря сей простой хитрости – толстым войлочным стенам – в покоях Василия Ивановича было прохладно в жару и тепло в холод. А коли нужно – всегда можно было затопить две кирпичные печи, перевозимые каждая на своем особом возке.

– Ну как?! – нетерпеливо спросил поднявшийся навстречу хозяину боярин Василий Яковлевич Щелканов, думный дьяк и хранитель печати. Сгорбленный и худой, с вытянутым лицом, напоминающим крысиную мордочку, седовласый, с длинной тощей бородой, многоопытный царедворец был лютым противником худородного недалекого Годунова и активным устроителем союзов против самозванца. Вестимо, именно потому никаких назначений в походе дьяк не получил. Вот и коротал теперь время за столом князя Шуйского, наедине с запеченной уткой и кувшином вина.

– Князь Голицын видеть свою подпись ниже подписи князя Мстиславского не желает, – кратко сообщил Василий Иванович.

– Так по кругу ходить и станем?! – рухнул обратно в складное кресло дьяк и ударил кулаком по столу. – Может статься, мы грамоту повернем и все в одну линию подписи поставят?

– Я уже даже жребий предлагал, – устало отмахнулся Василий Шуйский. – Ни в какую! Без государя, чтобы места утвердил, нам сего спора не решить. А чтобы избрать царя, думные бояре должны поставить подписи…

И он обреченно развел руками.

– Надо как-то без мест сию бумагу составить… – потер виски Щелканов.

– Для «без мест» тоже повеление государево требуется.

– Не всегда… – задумчиво ответил старик.

Князь Василий Иванович хлопнул в ладони, распустил узел на груди, сбросил плащ на руки слуг, громко распорядился:

– Морсу!

Есть он не хотел. Подписей воевода добыть не смог, но хоть накормили в гостях досыта.

– Скажи, Василий Яковлевич, ты князя Петра Буйносова помнишь?

– Знамо, помню! – немедленно вскинулся дьяк. – Он из князей Ростовских, плодовитых на диво. Их там ныне уже ветвей пятнадцать наплелось. Буйносовы, Катыревы, Лобановы, Бахтеяровы… Всех с ходу и не упомнишь. А Петр Иванович в своей семейке вдобавок еще и пятый сын! Сам понимаешь, чего там от прежней родовитости осталось… Петр Буйносов, помнится, раз двадцать за места судился, да все споры проиграл. Государь Федор Иванович его пятикратно противникам «головой выдавал»[12], так что с царем покойным отношения у него сложились не лучшие. Но вот с Годуновым они снюхались, и теперича князь Буйносов у Бориски первейший и преданнейший пес! Оно, знамо дело, знатные люди к знатным тянутся, а худородные к худородным. Ныне Большим Нарядом командует. Поднялся!

Князь Шуйский от всего услышанного только крякнул, и дьяк поспешил его утешить: