Любовь Орлова: Годы счастья

В этой квартире было много интересного. Больше всего я запомнила огромную картину П. Вильямса. На фоне заснеженного деревенского пейзажа стоял почему-то, несмотря на зиму, в одном только костюме с галстуком высокий молодой человек – явный портрет Григория Васильевича. Рядом с ним – маленькая девочка лет шести-семи, в валенках, тулупе и платке, а в руках у нее – зеленый огурец. Я очень любила подолгу рассматривать эту необычную картину, в ней все было удивительно. И зеленый огурец среди белизны зимних сугробов, и раздетый золотоволосый красавец, и теплый свет окошек в избе, хотя на улице – белый день. Висела она в спальне Любови Петровны прямо над ее кроватью на фоне белой стены. Говорят, эта картина теперь находится в запасниках Третьяковской галереи. Но главным и несомненным центром притяжения в ее спальне было фантастической красоты овальное дамское зеркало. Оно стояло на туалетном столике в форме «бобика», которую так любила хозяйка этого дома. Зеркало было в раме из лепнины цветного саксонского фарфора. И чего только там не было! Пухлощекие золотоволосые босые ангелы, трубящие в золоченые трубы, гирлянды голубых незабудок, венки из пунцовых и розовых роз, пестрые бабочки с раскрытыми крыльями. Эти бабочки, которые, казалось, вот-вот вспорхнут и улетят и которых можно было потрогать руками, больше всего дразнили мое воображение. Вместе с квартирой в их жизни появилась и первая домработница.

В 1937 году И. В. Сталин подписал приказ выделить во Внукове, что по Киевской железной дороге, землю для Поселка писателей. Получили там участок и Орлова с Александровым.

Они вместе мечтали о будущем доме, о доме только для них. Был нанят шведский архитектор, но все закончилось тем, что Гриша сам с увлечением чертил и рисовал эскизы постройки. По ним мастерские «Мосфильма», где умели делать все, выполняли любые его пожелания. Правы англичане, утверждающие: «Мой дом – моя крепость». Так и должно быть. Своими прочными стенами, большими объемами и тишиной дом оградит их от всех и всего. И никто не будет нарушать их покой, привычки, уединение вдвоем.

В подмосковном поселке Внуково им выделили гектар светлой березовой рощи с изумрудной травой, с зарослями мощного орешника. Деревянный штакетник весело пестрил, не разрушая зеленой массы пейзажа. Только ворота с калиткой были сплошными, из широких досок, с козырьком красной черепицы. Такая же черепица накрывала и дом, спрятавшийся в глубине участка. От ворот вела широкая песчаная дорога, сворачивала налево – к крыльцу. Деревянные ступеньки обрамлены массивными и низкими оштукатуренными стенками. И вот она – дверь. На фоне белого фасада – темно-коричневая, тяжелая, дубовая. Ручка висит чугунная, кованая, в форме сердца. Над ней – маленькое окошечко. В него удобно посмотреть изнутри на пришедшего. И оно тоже в форме сердца. Знаки любви встречают вас уже на пороге. Коридор, налево – кухня и туалет, направо – две небольшие смежные комнаты. Коридор приводит в огромную, метров шестьдесят, гостиную. Слева – массивный и длинный мореного дуба стол с двумя во всю его длину дубовыми же темными скамьями. В торцах стола такие тяжелые и прочные квадратные табуреты. И стол, и скамьи, и табуреты опираются на дубовые ножки – тоже в форме сердец. Совершенным чудом воспринималось – как всплеск праздника и волшебства – окно в левой от входа стене. Двойная рама без переплетов, идеально прозрачные стекла – и перед тобой природой созданная картина. Белые стволы берез, зелень травы и листьев – все, что там, за окном. Но между оконными стеклами тоже прозрачно-стеклянные полочки. На них – целая коллекция фигурок разноцветного стекла. Животные, крошечные вазочки, цветы, рыбки. Со всех концов света, где только приходилось бывать, привозила их Любочка в дом. Венецианское стекло, чешское… Заморским нарядным цветным блеском парили маленькие цветные прозрачные фантазии на фоне русских берез перед глазами того, кто садился за стол. Только эта пестрая яркость и нарушала общий мягкий, почти строго двуцветный – бело-коричневый – колорит всего зала. Если же сесть за стол спиной к окну, то перед тобой открыто все пространство этого зала. Справа в мягкую белизну стены врезались открытые широкие полки мореного дуба с поблескивающей керамической и фаянсовой посудой. Внизу буфета ящики, дверцы. И – все те же кованые чугунные ручки-сердца.