Любовь Орлова: Годы счастья

Когда их почти всех не стало и я уже догадалась, что все лучшее я уже видела, судьба сжалилась и несколько продлила мне мой счастливый сон детства и юности – я познакомилась с Еленой Сергеевной Булгаковой. Тогда я оканчивала театроведческое отделение ГИТИСа, мне надо было выбирать тему будущей диссертации, так как меня приняли в аспирантуру. Это было время, когда все читали всюду и везде, включая и транспорт. И вот однажды, буквально на ходу, я попросила своего друга и сокурсника Алешу Борташевича: «Дай мне что-нибудь почитать, мне сейчас долго ехать в троллейбусе!» Алеша тут же сунул мне какую-то книгу, которую я открыла, как только устроилась на сиденье. Очнулась я только когда кондуктор затрясла меня за плечо: «Девушка, выходите! Мы уже в депо!» Вот до такой степени меня заворожили ритмы и мысли автора книги. Это была «Жизнь господина де Мольера» Михаила Булгакова, изданная в серии «ЖЗЛ», – первое издание запрещенного вот уже более четверти века писателя. И я поняла, что ни о ком больше не хочу писать диссертацию, но нигде и ни у кого не было никаких материалов, архивов и самих произведений этого писателя. Только у его вдовы – Елены Сергеевны. Я не стала никого просить представить меня Булгаковой, просто узнала номер ее телефона и решила позвонить ей. Набрав номер, услышала гудки, потом – голос… Я робко пролепетала просьбу: мне необходимо познакомиться с архивом Михаила Булгакова, так как именно о его драматургии я должна писать свою диссертацию. Творчество этого писателя, как я уже говорила, тогда было еще под запретом, он почти не был издан, и какие-либо материалы о нем могли быть только у его вдовы. Я приготовилась к долгому и нервному для меня объяснению с этим очень немолодым и усталым голосом, да и время довольно позднее, и была совершенно ошеломлена, когда сразу же после моей вступительной тирады услышала: «Приходите сейчас». И не меньшее ошеломление я испытала, когда увидела в дверях очаровательную молодую женщину. Ее облик настолько не совпадал с голосом по телефону, что я не сразу поняла, что передо мной именно она, Елена Сергеевна. «Почему вы так долго? Я без вас не садилась пить чай». И – сразу иначе задышалось, и – сразу стало очень вкусно. На больших плоских серо-голубого фарфора тарелках с синим баронским гербом лежали подогретые калачи. Излишне напоминать, что интеллигенция, особенно творческая, как правило, не была материально обеспечена. За крайне редким исключением. После смерти Булгакова, и то после активных хлопот Фадеева, Елене Сергеевне, как вдове гения, платили пенсию 12 рублей. Гении в России всегда ничего не стоили. И тем не менее вокруг этих людей, их называли интеллигенцией, обязательно было что-то красивое, и сами они умели оставаться красивыми, преодолевая и нужду, и бег времени. Потребность в красоте, точное ее ощущение, умение ее излучать и дарить другим – все это было органичной, неотъемлемой частью их существования. И они умели творить праздник как бы из ничего. В этом смысле Елена Сергеевна очень напоминала мне бабушку, Любу и их окружение. Она тоже всегда была одета с неповторимой печатью своей индивидуальности. Чаще всего дома я видела ее в длинном халате, таком, что сразу и не поймешь: это домашний наряд или вечерний туалет? Синий, с серебряной нитью, на нем восхищавшие меня пуговки – ажурные серебристые шарики. Летучая улыбка, легкий жест, рыжеватая короткая прическа. «Миша признавал только свободные стриженые волосы. Говорил: если у женщины прическа со шпильками и заколками, то это не женщина!» И она тоже умела любить. Ее отношения с Булгаковым стали одной из вечных легенд любви. Как-то Елена Сергеевна плохо себя почувствовала, и к ней пришел ее давний домашний доктор. Я запомнила его фамилию – Шапиро. Старичок с бородкой клинышком, с черным округлым «чеховским» саквояжиком. Он нервничал, заполняя шприц, а она говорила: «Не волнуйтесь, я же все равно не умру, пока не будет издано все Мишино». И она сдержала слово. Почти все основные произведения Булгакова появились в печати при ее жизни.

От Елены Сергеевны я услышала рассказ о том, как в октябре 1941 года в поезде Москва – Алма-Ата, который был полон растерянными и плачущими людьми – шла эвакуация творческих работников, – Любовь Петровна, подтянутая и собранная, в спортивном костюме, в шапочке с помпоном, разносила по вагонам термосы с горячим чаем и бутерброды. Видимо, подозревая о полуголодном существовании Елены Сергеевны, она следила, чтобы ей все это обязательно досталось. В Алма-Ате обустроиться было нелегко. Однажды Елена Сергеевна упала в голодный обморок. Но при первой же возможности яркой красной краской был выкрашен полурассохшийся столик в саду в тени старого дерева, и начались чаепития, друзья, беседы…