Любовь Орлова: Годы счастья

Я не раз рассказывала об этом случае, и Ю. Сааков в своей книге «Любовь Орлова. 100 былей и небылиц», пересказывая его, добавляет, что «это совсем невероятная история». Да нет, вовсе она не невероятная, если вспомнить биографии многих людей этого поколения, и наших героев в частности. Об этом же свидетельствует и Геннадий Бортников в своем воспоминании об Орловой, где он рассказывает, как вскоре после смерти Сталина она при нем сказала: «Наконец-то сдохла эта злая собака». А почему, собственно, это так уж невероятно? Ведь ей было не 13 лет, и она выдержала не одну разлуку: не только с первым мужем, но и со многими друзьями и коллегами, пережившими или не пережившими сталинские репрессии.

Григорий Васильевич реагировал иначе. В 1954 году, после XX съезда КПСС, он вступил в партию.

В 1958 году он выпустил фильм «Человек человеку», который был ему интересен как возможность применения нового технического метода киносъемки – он называл его «блуждающая маска». Это было своего рода ревю на эффектном фоне пейзажей. Успеха картина не имела, но это, на мой взгляд, был первый в истории советского кино опыт создания киножанра, который теперь называют «клип».

Исследователи творчества Александрова его неудачи последних лет объясняют тем, что после смерти Сталина он лишился могущественных покровителей и не сумел сориентироваться в обстановке нового времени.

Думаю, что главная причина в другом. Все-таки он был мастер определенного жанра, в котором должна царить молодая звезда. Его звезда была уже немолода. Без нее он не мыслил своего творчества. В других жанрах, когда нельзя петь, танцевать и существовать в стремительных ритмах музыкальной комедии, ему было скучно и неинтересно. А она не хотела сниматься в фильмах других режиссеров. Это была серьезная творческая проблема, продиктованная неумолимым бегом времени и их взаимным нежеланием искать другие пути в кино друг без друга.

В 1959 году умерла Нонна Петровна. С тех пор Любовь Петровна не могла не только приходить к нам в дом во Внукове, но даже ни разу не прошла по улице, где находился дом Нонны Петровны. Несколько лет спустя она меня спросила: «Почему мы никогда с тобой не говорим о Нонночке?» – «Я не могу», – быстро ответила я. Мы и не говорили. А у нее появилась еще одна запретная тема, она стала еще молчаливее…

Потери и время делали привязанность к Григорию Васильевичу еще глубже, еще прочнее… Помню, как-то Любочка, сидя у себя в спальне на втором этаже внуковского дома, вдруг вся вспыхнула и сказала (ей было уже около семидесяти): «Я всю жизнь храню каждую записочку Гриши. Даже если там всего три слова. А вот он, наверное, нет!» – и погрозила пальцем в сторону его комнаты. Это признание женщины, всегда столь сдержанной, было неожиданным и многое о ней говорившим… Но, судя по тем запискам, которые забрели в мои бумаги – а это преимущественно как раз ее строчки к нему, – он так же трепетно и бережно хранил каждую ее буковку, запятую и точку, каждый знак ее любви. И вот эти немногие сохранившиеся краткие свидетельства нерасторжимой связи. «Дорогой Гришенька!

Поздравляю с окончанием!

Напишите записочку, как будет дальше сегодня.

Обнимаю.

Волнуюсь.

Ваша Л.».

Нет даты, не ясно, окончание чего имеется в виду. Ясно только, что несовпадение их дел, времени и места пребывания не мешало совершенному совпадению этих двух людей. В любой разлуке они не разлучались.

«Гришенька, дорогой и любимый! Встречали Вас ночью, но неудачно! Когда приедете, звоните.

Целую, жду.

Ваша Любочка».

И еще две записки, уже не такого задыхающегося ритма, уже, вероятно, в более поздние годы:

«Дорогой мой Гришенька!

Спасибо за письмо – оно чудесное!

Желаю Вам большого успеха в съемках. Не уставайте – отдыхайте, берегите себя!

Целую

люблю

обожаю

целую

спокойной ночи!

Ваша Любочка.

25.8.65 г.

Если будет холодно, зеленая куртка у меня в шкафу».

Скорее всего, Любовь Петровна в то время была либо в больнице, либо в санатории. А вот и еще одно послание:

«Дорогой Гришенька!

Вам необходимо лечь в больницу. Первые десять дней Вы развалитесь на куски, но потом постепенно куски начнут собираться и Вы будете совсем другим человеком! Сужу это по себе!

Вам необходимо отдохнуть. Прошу Вас решить, когда это можно сделать, чем скорее, тем лучше. Вы устали. И дальше так нельзя, Вы знаете, что я умею предвидеть и любить Вас и охранять.

Будьте послушным, бросьте все и делайте, как я говорю!

Целую

Обожаю

Люблю.

Ваша Любочка.

Кунцево, 16.XI–67 г.».

А сбоку приписка: «Спасибо за записочку и духи!»

Они прожили к этому моменту вместе уже 34 года! Но свежесть и глубина чувства не оставляют их и не тускнеют. Мне хочется подчеркнуть и то обстоятельство, что это первая в истории публикация этих маленьких посланий. А вот и его записка – одна из тех, что так бережно хранила она:

«Москва

Апрель, 1966 г.

Добрый вечер, мое Солнышко Любочка!

Уезжая в Киев, целую, приветствую, обожаю и люблю Вас!

Желаю не переутомляться!!!

Приеду утром 21-го и в три часа готов слушать пьесу…