Любовь Орлова: Годы счастья

«– Свой фильм я посвящаю людям советской разведки. Это – люди с большой буквы, настоящие борцы и патриоты родины. Но мой фильм – не детектив. Определяя его жанр, я подумал, что лучше всего его назвать “документальной легендой”. Действительно, то, что сделали Федор и Людмила – Скворец и Лира – поистине легендарно. Они работали в труднейших условиях во имя большой и благородной цели – сохранения и упрочения мира, разоблачения поджигателей новых войн. Мои герои человечны в самом высоком значении этого слова. Через всю жизнь они проносят светлую любовь друг к другу, которая помогает им переносить любые опасности и тревоги», – говорил Григорий Васильевич в своем интервью газете «Известия».

И вот в павильоне «Мосфильма» идет репетиция сцены первой встречи героев фильма в Германии и их мнимого знакомства.

«Любовь Петровна! Вы неточны. Понимаете, что должна чувствовать женщина, которая любит и которая встретила любимого после разлуки, да еще в ситуации опасности, да еще должна делать вид, что она этого человека никогда прежде не знала. Вы представляете, как она на него смотрит?» – говорил на репетиции Григорий Васильевич актрисе Орловой, у которой с его точки зрения как-то не получался этот самый взгляд. И тут Любовь Петровна, повернувшись к нему, посылает ему тот самый, единственно ему предназначенный взгляд. «Вот так?» – спрашивает она.

Видимо, взгляд этот был полон такой любви и такого открытого чувства, что уже давно седой человек вспыхнул до корней волос: «Ах, Любовь Петровна!» Эту сцену запомнили все участники той съемки, сцену еще одного объяснения в любви этой более чем красивой пары…

Григорий Васильевич бесконечно увлекся новой работой. И вообще все было замечательно. 23 января 1973 года страна отмечала его семидесятилетие. Газеты публиковали указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Социалистического Труда кинорежиссеру Александрову Г. В. – «За выдающиеся заслуги в развитии советской кинематографии и в связи с семидесятилетием со дня рождения с вручением ему ордена Ленина и золотой медали “Серп и Молот”». Газеты пестрели статьями о выдающемся кинорежиссере и его портретами. Она им бесконечно гордилась. Съемки шли к завершению. Наконец наступил день, когда утром они поехали на «Мосфильм» для последнего озвучания картины. Вечером они отдыхали дома в Москве. Усталость была только приятна, они сделали все, что могли, чтобы осуществить мечту…

Ночью ей стало плохо, вызвали «неотложку», и Любовь Петровну отвезли в больницу в Кунцево. Утром она позвонила моей маме, очень взволнованная, и сказала, что ее лицо резко пожелтело, поэтому необходимо срочно купить губную помаду другого цвета, который бы не так подчеркивал изменения в лице. Еще она попросила взять из дома и привезти в больницу несколько кофточек тех тонов, которые нейтрализовали бы непривычный цвет кожи. Затем она потребовала, чтобы в ее отдельной палате был установлен балетный станок, у которого она занималась всю жизнь ежедневно не менее сорока минут. Последнее время она не раз жаловалась мне: «Так все болит, что плачу, а все равно занимаюсь – надо!»

Она еще не знала, что так внезапно пожелтела из-за того, что это был рак поджелудочной железы. О диагнозе ей не говорили. Операция была назначена очень быстро. Хирурги, увидев реальную картину болезни, просто снова зашили разрез, а больной показали и даже подарили несколько маленьких камешков, которые якобы вырезали из желчного пузыря. Серые эти камушки Любочка часто показывала тем, кто ее навещал. «Представляете, сколько во мне было мусора», – говорила она.

Так начался последний год их жизни и их любви. Что стоило им сознание скорой и вечной разлуки – знают только они. То, что Любовь Петровна догадывалась о своем диагнозе, мне было известно. Однажды она, вдруг резко изменив течение беседы, сказала: «Все думают, что я совсем дура и не знаю, что со мной. А я – знаю!» И увидев мое растерянное лицо, тоже очень резко заговорила о другом, пощадив меня со свойственной ей деликатностью.

Она умела уважать и беречь чувства других. Особенно это касалось, разумеется, Григория Васильевича. Он звонил и приезжал к ней в Кунцево почти каждый день. Она конечно же тоже звонила ему ежедневно и все волновалась, надевает ли он теплую шапку, отправляясь на прогулку в заснеженном зимнем Внукове. Ей очень не хотелось его пугать и волновать, поэтому она не сообщала ему о дне операции. В тот день она утром сама позвонила ему и сказала, что будет долго гулять, а потом – много процедур, и поэтому она сама позвонит ему, когда вернется в палату. Всем врачам и дежурившим у телефонов медсестрам было строго-настрого наказано: если позвонит Александров, сказать, что Орлова ушла гулять. Пусть он все узнает, когда уже минует операция, пусть будет огражден от переживаний.