Любовь от бездеятельности (Записки неврастеника)

Я долго смотрел в темноту, куда скрылась льдина, а на ухо точно кто-то шептал: «навсегда». Я взглядывал на Сашу; у ней были расширены зрачки, — она тоже пристально смотрела вдаль на одинокий огонек, светящийся в окне монастыря. А воздух и небо, и разлившаяся Волга так и веяли весной...

— Пойдем! — сказал я, взяв Сашу за руку. Я волновался, мне захотелось ходить.

Мы пошли на другой конец набережной. Я лихорадочно рассказывал Саше про Петербург, про своих товарищей, про курсисток, и про занятия науками, а когда мы снова сели на другую скамью, я, держа обеими руками руку Саши, стал говорить, что мы «можем» вместе учиться и бороться, а через несколько времени я, держа уже обе ее руки, говорил, что мы «будем» вместе учиться и бороться.

Саша жала мне руки. Я смолк, поняв это безмолвное «да» и восторженно смотрел ей в глаза.

За Волгой один за другим гасли фонари. Темнота надвигалась от железнодорожного моста к монастырю, а мы склонялись друг к другу.

— Ведь ты меня любишь? Да? — спрашивал я, целуя Сашу.

«Люблю!» прошептала она.

Фонари погасли, ярче стали звезды, а на востоке, за темнеющим вдали лесом, обозначалась розовая полоса зари. Было тихо, и только из-за Волги доносились звуки гармоники и глухой лай собак...

Было почти светло, когда мы с Сашей подходили к ее дому. Проводив ее, я вернулся на набережную и стал быстро ходить, распевая:

«Смело братья, туча грянет,
«Закипит громада вод.

У меня снова явилась энергия: казалось, встань передо мной сейчас какая-нибудь преграда, и я одним криком «прочь!» сбросил бы ее со своего пути.

————

Как сон промчался месяц после нашего объяснения. Каждый день по вечерам я гулял то вдвоем с Сашей, то с ее подругами, мечтая о будущем. Иногда по праздникам мы уходили в рощу за железную дорогу, где, сидя на берегу пруда, пели хором, наблюдая за просыпающимися лягушками, тихо, лениво плававшими около берега...

Укажи мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель наш и кормитель,
Где бы русский мужик не стонал.

— звучат у меня и сейчас в ушах слова нашей весенней песни.

Мы засиживались там иногда до вечера. От пруда начинало веять сыростью. Рощу окутывала понемногу безмолвная темнота, и только изредка ветер лениво доносил из города трескотню колотушек ночных сторожей. А мы все пели:

Волга, Волга! весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля.

На другой день после окончания экзаменов, окончания гимназии, Саша радостная, сияющая зашла ко мне попрощаться — она уезжала на лето в уезд, в имение своего дяди.

— Я скоро, скоро приеду, — говорила она:— и мы вместе поедем к нам.

Мне скучно!., мне не с кем меняться мыслями, не с кем говорить. Я взял перо и начал писать воспоминания, чтобы хоть чем-нибудь развлечься. Но о чем дальше писать? Описывать свое мировоззрение? Но оно слишком всеобще: оно ничем не отличается от мировоззрения Нильского или Лядова. Нет, это все не то!.. Саша!., Да, что-то будет впереди? Вот вдали, в мезонине дома блестит одинокий огонек. Когда я вижу огонь вдали, мне всегда вспоминается цель, к которой я стремлюсь. О, моя милая Саша, моя подруга и будущая жизнь общественного деятеля , — будете ли вы!

7 июня.

Вчера утром ко мне зашла Саша, и мы тотчас же отправились на станцию, чтобы поспеть к двенадцатичасовому поезду. Через час мы были уже в имении. После обеда я пошел к Саше в комнату, чтобы посмотреть, какие книги она взяла на лето, но не хотелось говорить ни о чем серьезном. В открытое окно из парка, окружающего дом, несся аромат сирени и пестрый шум поющих птиц. Мы вылезли из комнаты прямо через окно и пошли бродить по заглохшему парку. Перед нами каждую минуту появлялись новые картины: то группы молодых елей, расстилавших свои «лапы» по самой земле, то высокие сосны с красно-желтыми стволами; то мы встречали огромное упавшее дерево, превращающееся в коричневую рассыпчатую массу, из которой уже торчали побеги молодых деревьев, то входили в березовую рощу с влажной почвой, покрытой листьями ландыша; то, встретив тонкую густую поросль, мы с трудом продирались сквозь нее, нагибая и ступая на тонкие рябинки и ольхи, которые трещали у нас под ногами, внося звуки разрушения в торжествующий голос природы.

Выйдя на опушку мы пошли по берегу ручейка, поросшему низкими, корявыми рябинками и ольхами. Вдали виднелся полустанок; оттуда доносились свистки паровоза и шум двигающихся вагонов. Ветер, свободно гуляющий по полю, тонко свистел. Мне сделалось грустно. Мы повернули назад, и снова пошли бродить по парку, любуясь разнообразными картинами природы, которые вызывали у нас смену настроений...