Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

Но сохранились и записи в журнале лекаря Эроара. «В шесть часов и три четверти король отужинал…, господа де Гиз, де Грамон и несколько других сеньоров рассказывали ему сальные истории, дабы вселить в него уверенность. Он испытывал стыд и великий страх, в конце концов, они достаточно подняли ему дух. Он потребовал свои домашние туфли, взял халат и отправился в комнату королевы в восемь часов, где его уложили в постель подле его супруги королевы в присутствии королевы-матери. В десять часов с четвертью он возвратился, проспав примерно час и проделав „сие 2 [раза]“, как он нам сказал. „Шалунишка“ выглядел покрасневшим. Я спросил, как действовал король, он мне ответил: „Я спросил ее, хочет ли она сего, она сказала мне, что хочет“…» «Шалунишкой» Эроар называет в продолжение всех своих записей половой член своего пациента.

Можно представить себе ужасное замешательство двух девственников, Людовика, который не был знаком с женским телом, Анны, которая до своего путешествия во Францию вообще общалась только с мужчинами своей семьи и духовником. К тому же их смущение только усиливало осознание того, что за ними следят. Конечно, эта брачная ночь представляла собой полнейшее фиаско. Чувства новобрачной нам неведомы, но известно, что в Мадриде ее осторожно предупредили о том, что ее может ожидать во Франции, имея в виду слишком тесную привязанность короля к сокольничему де Люиню. Показательно, что на следующий день Людовик вел свой обычный образ жизни: встал, вновь лег в постель, играл в шахматы, завтракал, спустился в сад вместе с Люинем, чтобы выпустить полетать своих соколов, отправился на церковную службу (без Анны), обедал, на короткое время посетил мать, играл в мяч, возвратился к матери, отужинал, в семь часов лег спать, жалуясь на головные боли. И это поведение нормального новобрачного? Неудивительно, что, когда сыну Анны Австрийской, королю Людовику ХIV, исполнилось пятнадцать лет, она поручила лишить его девственности своей компаньонке, безобразной, но чрезвычайно опытной в искусстве любви баронессе де Бовэ, известной под кличкой «Кривая Като». По-видимому, эта дама справилась со своей задачей вполне успешно, ибо до самой смерти пользовалась расположением и уважением короля.

Но у Марии Медичи, не придававшей такого значения вопросам полового воспитания детей, ума на это не хватило, а потому не стоит удивляться, что после такого капитального психологического потрясения узы, связывавшие Людовика с де Люинем, становятся еще прочнее. Кончини не любил сокольничего с самого начала, по-видимому, нюх подсказывал ему, что этого человека надо опасаться, и время от времени требовал его замены. Однако королева-мать, учитывая степенный нрав де Люиня, возражала, как бы Людовик не выбрал такого фаворита, который будет намного хуже. Тем не менее Кончини приставил к сокольничему шпионов, следивших за ним.

После возвращения из свадебного путешествия де Люинь заявил Людовику, что опасается, как бы его не убили агенты Кончини на выходе из Лувра. Это можно было предотвратить, если ему позволят поселиться в Лувре. Но обосноваться в Лувре можно было лишь на основании должности, требовавшей его присутствия во дворце. Удалось уговорить господина де Фонтене уступить его должность капитана де Люиню, что чрезвычайно обрадовало короля. Де Люиню выделили комнату как раз над покоями короля, с которыми это помещение сообщалось посредством потайной лестницы. С тех пор они часто навещали друг друга, подолгу оставаясь в покоях. Если король заболевал, сокольничий оставался в его спальне, прилегая немного соснуть на некоем подобии раскладушки.

Итак, он достиг вершины фавора: стал капитаном в Лувре, камергером опочивальни короля. Вряд ли это удовлетворяло его: ему уже сорок лет, возраст немалый, но что ждет его впереди? Казалось, правлению Марии Медичи и ее фаворитов не будет конца. Де Люинь видел, как оскорбительна для Людовика близость Кончини и Леоноры к королеве, как мучительно переживает юноша свое бессилие. Да и ему самому не хотелось упускать блестящие возможности, которые располагаются где-то совсем рядом, стоит лишь протянуть руку – но ее надо протянуть, надо действовать, и как можно скорее! Сокольничий начинает осторожно обрабатывать Людовика, уговаривая его «стать, наконец, королем» и взять узды правления в свои руки. Поначалу тот отмалчивается, хотя его снедает идея отмщения тем, кто ограничивал его власть. Но его приводит в восторг мысль вырваться, наконец, из-под тяготившей его опеки матери. И тогда де Люинь на свой страх и риск окунается в подготовку заговора.