Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

После государственного переворота Людовик щедро отблагодарил тех, кто осуществил этот дерзновенный акт. Де Витри получил титул герцога д’Алье и звание маршала, его брат – должность капитана гвардейцев, зять – должность коменданта Бастилии. Де Люинь также стал герцогом, получил в подарок замок Лезиньи-ан-Бри, крепость Пон-д’Арш, должность первого камергера королевской опочивальни, все имущество маршала д’Анкра (это при наличии законного наследника убитого Кончини, его сына, графа Анри де ла Пенна!). К тому же его назначили государственным советником, нечто вроде министра без портфеля. Один из его братьев получил титул герцога де Шольне, второй – герцога Люксембургского. Пружину заговора, Дежана, в соответствии с его желанием, назначили интендантом финансов.

Параллельно с раздачей наград раздавались наказания. Королева-мать была оправлена в ссылку в замок Блуа, причем ей не разрешили забрать с собой дочерей Кристину и Генриэтту-Марию. Леонору Галигаи судили, предъявив ей обвинение «в оскорблении ее величества», что приравнивалось к государственному преступлению, к которому позднее добавили обвинение в колдовстве. Конечно, этот процесс был предлогом для того, чтобы завладеть ее богатством. Напоминаем, что по брачному контракту супругам Кончини определялось раздельное владение имуществом, так что основная часть огромного состояния принадлежала Леоноре. Надо сказать, она защищалась очень продуманно и ловко. До самого конца она была уверена, что будет оправдана и выслана на родину. Но Людовик с самого начала был намерен уничтожить ее, и неудивительно, что ей вынесли смертный приговор. Правда, обвинение в колдовстве в приговор не включили, ибо парламент Парижа не был склонен выносить приговоры с лишением жизни именно на этом основании. Фаворитке поставили в вину злоупотребление королевской властью и растрату королевских средств. Когда его зачитали, по свидетельству венецианского посла, «она издала душераздирающий крик». 8 июля 1617 года Леонору Галигаи казнили на Гревской площади, а тело сожгли. По рукам тут же начали ходить памфлеты о чернокнижных художествах «французской Медеи», причем какой-то борзописец даже набрался смелости утверждать, что она сожительствовала с бесом по имени Рубико. Через пять лет, после улаживания всяких дипломатических формальностей, во Флоренцию направили специальное посольство для изъятия денег супругов Кончини в тамошних банках, причем удалось получить только часть. Подобные же трудности возникли в Антверпене и Риме; в концов концов деньги, помещенные в римском ломбарде, были переданы на нужды собора Святого Петра в Риме. Обобранный сын Кончини уехал во Флоренцию и вскоре скончался во время какой-то эпидемии.

Теперь Людовик каждодневно лично занимался управлением королевства, созывая Государственный совет. В качестве министров были привлечены старые кадры, друзья его отца, причем семидесятипятилетний Виллеруа служил еще при Карле IХ Валуа. Де Люиню не составляло труда манипулировать этими людьми, которые быстро получили прозвище «старцев». Людовик взял за правило внимательно выслушивать мнение членов Совета и выносить на их основе взвешенное решение. Он всегда вел себя чрезвычайно сдержанно, был немногословен и отличался чрезвычайным хладнокровием. Но он не мог побороть свою привязанность к де Люиню, и сокольничий забирал все большую и большую власть. Фактически период с 1617 до 1621 года считается «царствованием де Люиня».

Король был настолько привязан к фавориту, что не мог ни дня провести без него. По этикету ему надлежало дважды в день навещать супругу, Анну Австрийскую, но, быстрехонько отбыв эту повинность, он устремлялся к своему любимцу. Людовик поистине осыпал его титулами, должностями и материальными благами. В грамоте, согласно которой землям Майе даровался статус герцогства-пэрства, говорилось: «Поскольку услуги, оказанные мне сьёром де Люинем, заслуживают вечной памяти, я хотел бы также, чтобы вознаграждение за них имело вечный характер». Он пожелал выдать за него замуж одну из своих незаконнорожденных сестер, дочь Габриэль д’Эстре, мадмуазель де Вандом, но кичливая дочь Генриха IV отказалась вступать в брак с худородным дворянином. Тогда ему сосватали Мари де Роган-Монбазон, представительницу одной из родовитейших семей Франции, заносчивый девиз которой звучал настоящим вызовом: «Королем быть не могу, герцогом пренебрегаю. Я – Роган!»