Любовь по расчету

Служанка принесла хлеб. Юдифь подобрала волосы и принялась за работу, орудуя иглой и нитью. Меч фламандца полоснул по внутренней незащищенной части бедра. Рана была небольшая, но глубокая. Если бы клинок попал на несколько сантиметров выше, ни ей, ни ему не пришлось бы больше переживать за изысканность их отношений. Юдифью снова овладело желание рассмеяться. Примостившись у ног Гайона, она созерцала во всей красе то, что раньше приводило ее в содрогание. С трудом сдержала истерический порыв. Теперь он в ее руках. При желании можно оставить его истекать кровью, пока жизнь не покинет тело. Но она отбросила эту мысль и продолжила работу.

Залатав основную рану, насколько хватило умения, осмотрела тело Гайона на предмет других ранений.

Ее удивило, что при всей своей смуглости, он не имел густого волосяного покрова, лишь немного на груди и внизу живота. До сих пор она стеснялась смотреть на его наготу, а он, чувствуя смущение юной жены, редко представал перед нею без одежды.

Юдифи никогда не приходило в голову, что его тело может быть привлекательным. Источник боли и насилия — таково было ее представление. Теперь, почти замирая от восторга, она проводила пальцами по его груди, животу, под бородку.

Гайон застонал и открыл глаза. Юдифь отдернула руку.

— Котенок, — слабо прошептал он. — Насколько это серьезно?

Юдифь видела, как билась жилка на его шее, и пот стекал к ключице.

— Очень серьезно. Ты потерял столько крови, что у тебя не осталось сил. Может начаться лихорадка. В ране были куски ржавчины. Я наложила плесневелый хлеб, но место неудобное, нельзя как следует завязать. Тебя опасно передвигать, придется некоторое время потерпеть неудобства… если выживешь. Я не шучу. Советую подумать о душе.

— О каких неудобствах ты говоришь? — он постарался улыбнуться, но веки непроизвольно сомкнулись.

Юдифь воспользовалась моментом, чтобы вытереть слезы.

— О тех, которые можешь получить от меня, — смело ответила она. — И не вздумай заснуть, сна чала выпей это.

Гайон с усилием открыл глаза и увидел бутыль, полную какой-то жидкости, и приготовленную для него чашу.

— Всю бутыль, — непреклонно заявила Юдифь.

— О, Иисусе, за что ты послал мне такую ведьму? Вижу, не один де Беллем имеет привычку мучить людей. Что это за гадость?

— Кипяченая вода, немного соли, три ложки меда. Вместо крови, которую ты потерял.

— Меня вырвет…

Юдифь принесла подушку, подложила под голову и поднесла чашу ко рту.

— Пей! — скомандовала она тоном, не допускающим возражений, хотя колени дрожали.

В глазах Гайона мелькнуло удивление.

— Я этого не стою, котенок, — сказал он хрипло.

— Стоишь, когда я представляю, что могу получить взамен, — Юдифь опустила глаза, чтобы скрыть слезы.

Конечно, лихорадка не замедлила появиться, температура подскочила выше предела возможного, начался бред. Методично и упорно Юдифь делала все, чтобы унять жар, Алисия помогала.

В один из моментов прояснения сознания Гайона перенесли на кровать, Юдифь заставила его выпить свежую бычью кровь, чтобы подкрепить организм, но Гайона тут же вырвало. Она забилась в угол и горько разрыдалась, но тут же вернулась и напоила подсоленной водой с медом.

Однажды, с лихорадочным блеском в глазах, Гайон заговорил на валлийском, словно продол жал прерванную беседу.

— Это все равно насилие… Еще не женщина… Она привыкает к мысли, что я ее собственность… Это становится неудобным…

Отрывочные фразы, сказанные в бреду, открывали завесу над частью жизни мужа, скрытой от Юдифи. Его отношения с Розин, неровные, как течение горной реки, горько-сладкие, как алоэ с медом. Однажды, смеясь, он назвал ее Алле и сделал предложение, вызвавшее волнение и любопытство. Она не знала, что такое положение возможно, но, приходя в себя, Гайон не путал ее с другими женщинами. «Котенок», — он виновато улыбался, сознавая свою слабость. Это был подходящий момент, чтобы отомстить за покровительственное отношение, но вкус его был горек. На третьи сутки состояние больного ухудшилось. Майлз прискакал на рассвете, застал старшую внучку в слезах, ищущей утешения на материнской груди, и священника, совершающего ритуал отпущения грехов над горящим, как в огне, телом сына. Юдифь без кровинки в лице стояла напротив отца Джерома, напоминая мраморное изваяние. Она то и дело прикладывала мокрое полотенце ко лбу Гайона, пытаясь облегчить его состояние.

Майлз вспомнил, как двумя годами раньше боролась за жизнь Кристина. Волосы Гайона были мокрыми от испарины, скулы выступали, как острые лезвия, под ними вместо щек зияли две синюшные впадины.

Майлз и Юдифь обменялись взглядами. В глазах девушки застыл страх — она больше ничего не могла сделать для мужа. Его судьба находилась в руках Божьих, на выздоровление не приходилось надеяться. Юдифь не решалась заглядывать в будущее. Жизнь продолжалась.

Майлз вышел из комнаты, Юдифь поспешила следом. Он припал к колонне у молитвенной арки, в углублении которой висел крест, пальцы намертво впились в камень, невидящие глаза смотрели в пустоту.