Любовь по расчёту

Конечно, с наступлением лета Димон отвез мамашу на адмиральскую дачу в Комарово. Алёна осталась в городе под предлогом близости к роддому и хоть и временно, но вздохнула свободно.

Рожала Алёна в июле. Высокопоставленный свёкор оплатил отдельную палату в лучшем роддоме города. Так что Дим Димыч родился, окруженный вниманием и комфортом. То, что он именно Дим Димыч, несмотря на категоричные возражения свекрови, было сразу же решено на семейном совете после определения на аппарате УЗИ пола будущего ребенка. В адмиральском роду всех мужчин называли Дмитриями. Свекровь слышать не хотела о том, чтобы её первого, а возможно и единственного внука назвали в честь того самого негодяя, который испортил ей всю жизнь. Однако она моментально сдала свои позиции после адмиральского звонка с угрозой прекратить ей всяческое материальное вспомоществление.

Алёна в душе веселилась и думала, будь это где-нибудь в Англии или в Америке Дим Димыча вполне могли бы назвать Димон второй второй. Против имени Дмитрий для своего сына она ничего против не имела.

Роды сопровождались вскриками и стонами Димона и завершились его обмороком после предложения врача перерезать пуповину. Алёна всё это время молчала, как партизан на допросе, только пыхтела, громко дышала и кряхтела, жалея, что разрешила Димону присутствовать.

Когда всё закончилось, Алёна прижала к себе самое любимое существо на свете и ощутила, что же такое настоящее счастье. Оно было совсем не похоже на то состояние счастья, которое она испытала в машине марки «Волга» на пути из Москвы в Питер. То счастье было каким-то мгновенным. Так, ёкнуло внутри и пропало. Это же счастье щекотало Алёну где-то в районе бронхов и разливалось теплом по всему её телу. Тут же Алёна заподозрила, что её душа находится именно в районе бронхов.

* * *

В субботу ровно в пять вечера Лопатин звонил в интерком парадной дома Шнейдеров. В этот раз он приехал на метро, идти от которого было гораздо ближе, чем от того места, где можно было бы припарковать машину. В руках он сжимал букет белых роз для мамаши Шнейдер. Охранник, открывший Лопатину дверь, имел совершенно индифферентное выражение лица. Видимо охранники в доме Шнейдеров были хорошо выдрессированы и не показывали вида, что смотрели недавно интересное кино, как дочку Шнейдеров принесли перекинутой через плечо, а потом целовали до посинения. Охранник вежливо поздоровался с Лопатиным и сразу пропустил его внутрь без допроса. Это как раз и свидетельствовало о том, что охранники уже знают Лопатина в лицо и предупреждены о его появлении.

Дверь ему открыла уже знакомая помощница мамаши Шнейдер, она поинтересовалась, кому цветы, забрала их у Лопатина и проводила его в ту самую гостиную, которую он мысленно упорно именовал «залой». В гостиной, казалось, ничего не изменилось. От настольных ламп царил приятный полумрак, в камине потрескивал огонь, вот только Соня вместо «Собачьего вальса», отчаянно фальшивя, пыталась играть «Мурку». Этого безобразия слух Лопатина вынести уже не мог. Опять же отношения его с Соней, можно сказать, уже несколько изменились с его первого посещения дома Шнейдеров.

– Сонь, прекрати мучить инструмент, – с болью в голосе сказал Лопатин, как только за помощницей мамаши Шнейдер закрылась дверь. – Двинься-ка! – он спихнул Соню со стула у рояля, уселся и, засучив рукава, вдарил:

– Прибыла в Одессу банда из Амура….

Получилось у Лопатина замечательно. Практически профессионально. Не хуже, чем в кино.

– Браво, браво! – раздалось вдруг со стороны огромного мягкого дивана, на который Лопатин, когда вошел, даже не посмотрел.

Лопатин вздрогнул. Со стороны дивана к нему стремительно двигался щуплый мужчина с некрасивым, но очень выразительным лицом.

– А еще что-нибудь сыграть можете? – поинтересовался он, подлетев к роялю.

Лопатин вскочил.

– Алексей Лопатин, – испуганно представился он, решив, что запорол знакомство с царем Шнейдером.

– Семен Семеныч, – в свою очередь представился царь Шнейдер. – Да, вы садитесь! Играйте, а мы послушаем, – он обнял Соню и устроился рядом с ней у рояля.

Лопатин уселся. От испуга у него всё вылетело из головы. Однако руки сами практически на автопилоте начали перебирать клавиши и из замечательного инструмента полились чарующие звуки мелодии Шопена. Глаза у Сони стали совсем круглые, а Семен Семеныч радостно закивал головой. Не останавливаясь, после Шопена Лопатин исполнил романс «Гори, гори, моя звезда», и Семен Семеныч аж прослезился.

– Эх! – хлопнул он Соню по спине. – А у нас никто в семье так не умеет. Вот на Соню надеялись, да со слухом у нее проблема.

– Должны же быть у человека какие-то недостатки, – заметил уже полностью пришедший в себя Лопатин.

Дверь в гостиную открылась, и помощница мамаши Шнейдер сообщила:

– Зинаида Аркадьевна приглашает всех к столу.

Компания переместилась в знакомую Лопатину огромную кухню. Дубовый стол, так впечатливший его ранее, в этот раз был накрыт белоснежной скатертью и сверкал хрусталем так, что Лопатин аж зажмурился и слегка вспотел.