Любовь по-санкюлотски

«Джентльмены,

Данное письмо будет передано Вам госпожой графиней Дюбарри, которая направляется в Ваш город и общественное положение которой Вам, безусловно, известно. Мы очень просим Вас, джентльмены, оказать ей все те услуги, которые в Ваших силах; мы будем рассматривать эти услуги как услуги, оказанные нам лично, и будем Вам очень за это признательны.

Мы просим Вас также вручить госпоже графине ту сумму, которую она у Вас попросит, записав ее на наш счет. Деньги мы Вам переведем позднее.

Имеем честь с глубочайшим нашим уважением быть Вашими нижайшими слугами.

Братья Ванданивер и Кº».

Благодаря этим деньгам госпожа Дюбарри смогла оказать помощь находившимся в Лондоне французским эмигрантам и оплатить услуги нескольких английских агентов…

Во второй свой приезд она остановилась на Маргарет-стрит и организовала несколько веселых празднеств, на которых французы смогли вновь ненадолго окунуться в ту фривольную атмосферу, которая царила в Версале до 1789 года…

Через три недели после своего пребывания в английской столице она внезапно совершила путешествие, причины которого остались неясными, покинув друзей, она помчалась в Лувесьен, снова возобновила свои контакты, снова раздала инструкции и через пять дней вернулась в Лондон…

Так что же она делала все эти четыре месяца? Какую задачу она выполняла? Этого, наверное, мы уже никогда не узнаем. Однако же несомненной является политическая направленность ее деятельности, поскольку во время судебного процесса над ней агенты Республики, которым было поручено следить за ней в Англии, обвинили ее в том, что она принимала участие в заговоре против Конвента.

Глава 10 Людовик XVI не дает Ферсену спасти королеву

Кто говорит «муж», тот говорит «злой».

Пословица провинции Пуату

30 марта 1791 года парижане с удивлением узнали, что Мирабо тяжело болен. Сотни женщин немедленно устремились к дверям его дома на улице Шоссе-д’Антен[78] для того, чтобы узнать о состоянии его здоровья. В этой взволнованно внимающей молчаливой толпе было много женщин, на которых трибун жаркими безумными ночами так щедро и так неосторожно тратил свое здоровье и силы… С покрасневшими от слез глазами они, как сообщает нам автор «Тайной летописи», с глубокой тоской думали о том, что «пропадет такой мощный орган…»

В воскресенье, 2 апреля, в восемь часов утра появился слуга и сообщил собравшимся, что Мирабо скончался…

И сразу же по столице поползли слухи об отравлении. В этом обвиняли королевский двор,

Марата, Петиона, якобинцев… Потом стала известна правда, и люди добрые были просто ошарашены ею: оказалось, что Мирабо умер от того, что хотел показать себя достойным партнером в постели с двумя девицами…

Давайте послушаем, что говорит по этому поводу генерал Тьебо:

«Вскоре все узнали, что этот атлет, такой же сильный в работе, как и в оргиях, отужинал накануне перед последним сеансом, в котором, очевидно, проявил безудержную прыть; что, встав из-за этого рокового стола, он лег в еще более роковое для него ложе. Однако он смог дотащиться на следующий день до Собрания, перепугав коллег своих странным выражением лица, слабостью, а также мощью своего гения, который в нем превосходил все его другие достоинства и способности»[79].

Госпожа Ролан более щедра на подробности. В своих «Мемуарах» она пишет: «В субботу (26 марта) Мирабо организовал пикантный ужин для мадемуазель Кулон, которая хотела его покорить. Он привел ее к себе домой и, как говорят, очень хорошо с нею повеселился. На другой день он поехал за город, где госпожа Лежэ[80] устроила ему выволочку. Ему пришлось приложить все силы для того, чтобы полностью умиротворить ее»[81].

Мадемуазель Кулон была танцовщицей театра «Опера» и славилась своим горячим темпераментом. В «Альманахе адресов парижских девиц» ее представляли так: «Кулон, шелковистая кожа, крутые красивые бедра и пара очень недурственных яблочек; ужин и все остальное — 5 луидоров».

По мнению Бриссо, именно эта очаровательная особа и вымотала все силы трибуна на пару с другой танцовщицей того же театра, мадемуазель

Элисбер, во время оргии, которая имела место быть в замке Маре, близ Аржантея[82]. «Вот кто убил его, — писал он, — и не надо искать других виновников…»[83].