Любовь под прикрытием

– Конечно, Раф! Зачем ты встал? О, Господи!

Я подхватилась с кресла, хотела поддержать его. Он мотнул головой:

– Сам.

Я растерянно пошла за ним, боясь, что он упадёт – так его шатало. Заметила, что пальцы его левой руки судорожно впиваются в синюю тетрадку. Не понимаю…

– Садись, пожалуйста, – попросила я, придвигая к нему кресло поближе.

– Ладно. И ты, Люба…

Он сел неловко, втянул сквозь зубы воздух,и я поняла, что обезболивающие он не принимал. Я присела на диван и тут же подскочила:

– Слушай,тебе явно нужен укол, я сейчас.

– Не надо.

– Но…

– Сядь! – нервно рявкнул Раф и тут җе прибавил: – Пожалуйста. Извини за тон.

Я пожала плечами, пытаясь не показывать зашкаливающее волнение. Что он скажет? Почему с тетрадью? Почему спозаранку? Кажется, он тоже не спал…

Раф отвёл взгляд и опустил голову, словно провинился в чём-то. Пауза оказалась тягучей и едкой, будто отравленный мёд. А потом, вскинув ресницы, Раф посмотрел мне в глаза так глубоко и пронзительно, что захотелось плакать.

– Люба, – произнёс он, наконец, – я задолжал тебе объяснения.

– Не обязательно сейчас, тебе плохо.

– Нет, надо сейчас. Я понял, что всё и всегда надо говорить сразу, потому что потом бывает слишком поздно. Или не бывает вообще, – упрямо сказал Раф. Вздохнул,и пустил в тон мягкость, с какой говорят о расставании, не желая обидеть. – Люба, Любаша…, я слышал, что ты сказала той ночью, в Исфахане. Я не ответил, прости.

Мне захотелось зажмуриться, зажать уши и замотать головой, чтобы не говорил то, что собирается сказать. Но я лишь улыбнулась и закусила дрожащую губу. Сейчас заблаговременно разревусь. И всё станет просто и ужасно.

– Знаешь, – сказал Раф, – такой удивительной женщины, как ты, мне встречать не приходилось. Ты всегда была особенной. Даже маленькой, в школе. Сильной, яркой, красивой. И солнечной… – снова сводящая с ума пауза, боль во взгляде,и вдруг решимость. Ρаф постарался распрямить плечи. – Ты сказала, что любишь меня. Это было так щедро! Так много! Я не имею никакого морального права отвечать малодушием на искренность. На твою чистоту. Притворяться. – Опять пауза, слышно, как снег бьётся в окно. – Так вот Люба, ты любишь не того человека. Не меня. Я настоящий – другой!

Раф снова перевёл дух, а я тихо спросила:

– И какой же?

Он протянул мне синюю тетрадку.

– Вот такой. Это дневник моей погибшей жены.

Поражённая, я даже отпрянула:

– Это же очень личное… Почему ты даёшь его мне?

– Потому что ты тоже стала для меня очень личным. И здесь то, что ты должна знать. О Рафаэле Гарсия-Гомес без прикрас. Как есть. Прочти. И ты поймёшь, что ты меня не любишь.

Кусая нижнюю губу, Кнопка стала серьёзной и взяла дневник Таши в руки. Открыла. И закрыла. Посмотрела на меня так, словно сейчас прогонит взашей. Моё сердце сжалось, а в голове мелькнула дурацкая мысль, что я провалил самые важные переговоры в жизни. Но Кнопка сказала, глядя строго и пристально:

– Так. Ты три шага сделать сможешь?

– Да. – Я поднялся, опираясь на подлокотник кресла, и шагнул к выходу.

– Э-э, куда?! – возмутилась Кнопка, развернула меня и ткнула пальцем во вторую комнату номера, где за аркой стояла огромная кровать кингсайз. – Туда шагай. Только осторожно.

Я опешил. И, наверное, поэтому пошёл.

– Ложись, давай. И я тоже. Уже с ног валюсь, – заявила Люба.

Со своим пробитым животом я шевелился, как морёный таракан, то и дело сжимаясь от резкой боли. Засунув дневник под мышку, Кнопка деловито поддержала меня под локоть и положила под спину подушку. Поджав губы, скомандовала:

– Лежи!

И умчалась, оставив меня недоуменно моргать. Хлопнула дверь раз, другой, Кнопка влетела обратно со шприцем в руках. Дневник Таши так и торчал под мышкой. Сюрреализм какой-то. Кнопка влезла на кровать и угрожающе нависла надо мной:

– В попу или в бедро?

Я снова моргнул. Усмехнулся:

– Смертельную инъекцию?

– Угу, чтоб не мучился, – буркнула Кнопка. – Итак, попа или бедро?

Я покачал головой.

– Люба, не надо…

– Надо. И я не отстану. Может, ты и мазохист, но во мне садистских наклонностей нет. У меня все буквы в горле застревать будут, и я ничего прочитать не смогу, слушая, как ты кривишься от боли.

Неверно лексически построена фраза… – отметил я по привычке. Я оҗидал всего, чего угодно, но не этого. Как это называется? «Режим Боевая Кнопка» – забудьте, что такое автоматизм. Мой автомат в голове сбился. По её лицу я понял, что сопротивляться бесполезно, поэтому закусывая слабость, как удила, неловко приспустил штанину. Как-то это унизительно. С другой стороны, приятно – она обо мне заботится…

– Не знал, что ты умеешь, – пробормотал я, залатывая неловкость словами: пришёл на исповедь, а пришлось показывать зад…

– У меня мама болела, когда папа пропал, – сообщила Кнопка. Положила использованный шприц на тумбочку со своей стороны, села, опираясь о подушку рядом со мной, и скомандовала: – Ты лежи, а я читаю.