Любовь под прикрытием

«Будь ты проклят Раф, за то, что все бабы мечтают откусить от тебя кусочек. Эта вот откусила… Возможно, не только эта? Сейчас хочется плюнуть на весь политес и этикет, на мой статус и опуститься до уровня площадной брани, пойти и выдрать патлы Этой, и пасть до суеверия, по-деревенски запалив ладан, как советуют в интернете,и зачитать наговор, чтобы вернуть тебя обратно,и сделать куклу Вуду и набрать иголок, чтобы уже лысая Эта, скончалась в муках!

Но ты вроде бы в семье. И не уходишь. Целуешь утром и шутишь как ни в чём не бывало, а мне хочется расцарапать тебе от боли лицо. Ты рассказываешь о своих удачных переговорах и о том, что договорился о спарринге с Фаризом. Α я еле сдерживаюсь, чтобы не ударить тебя скалкой. Или сковородкой.

Но я не могу. Я слишком хорошо воспитана. «Ты рождена быть королевой или, как минимум, женой министра», – говорили мне родители. Я обязана быть идеальной, чтобы безупречный Ρафаэль Гарсия-Гомес, будущий посол или министр иностранных дел, оставался со мной. Поэтому я сжимаюсь, готовлю очередной изыск на ужин и чувствую, как становлюсь каменной. Скоро я превращусь в статую…»

Я снова сглотнул. На её надгробии я заказал её статую в полный рост. Скорбную, юную, почти воздушную. Каменную…

«Марьяна – мой единственный друг. Я поделилась своими мыслями с ней. А она выслушала! И поняла! Она тоже ненавидит наших посольских квочек. Это я точно знаю. И не расскажет никому мои секреты. Марьяна посоветовала мне, как поступить. И да, она права! Я буду копить деньги, я открыла счёт и продала все свои драгоценности в Реште. Да-да, я солгала тебе про ограбление! И я счастлива. Втайне от тебя. Я устала, я хочу воздуха. У меня есть план…»

Теперь меня бросило в холод. Счёт?! План?! Она хотела сбежать от меня?! Или в закрытом гробу никого не было?! Да нет же, я бы знал. Гроб был тяжёлым, таким тяжёлым. Я до сих пор чувствую это давление на моём плече. И вряд ли задёргавшие меня после её смерти спецслужбы могли входить в её план.

Отчаянная жалость, горечь, стыд, непонимание, местами возмущение и желание не видеть этих терзающих душу строк, захватили меня. Не видеть их! Сжечь! Забыть!

Но я решил быть собственным инквизитором. Слишком долго я жил вдали от неё, глухой и слепой. Думал, что любви и слов о ней достаточно, а сдержанность, выбранная Ташей, просто пришла с возрастом и статусом – ведь мы так часто были на виду. Оказывается, нет… Всё вообще не так. Ещё хуже, чем я предполагал.

А потом вдруг пошли стихи, выписанные тщательно, как иероглифы японским каллиграфом. Мне вспомнился зелёный томик с рубаями Омара Хайяма. Мой карманный. Другого в Иране с нами не было. Вряд ли Таша знала их наизусть…

«О жестокое небо, безжалостный Бог!

Ты еще никогда никому не помог»

«О доколе ты по свету будешь кружить,

Жить – не жить, ненасытному телу служить?»

«Беспощадна судьба, наши планы круша.

Час настанет – и тело покинет душа».

«Даже самые светлые в мире умы

Не смогли разогнать окружающей тьмы»

«Во мне вы видите чудовище разврата?

Пустое! Вы ль, ханжи, живёте так уж свято?

Я правда, пьяница, блудник и мужелюб,

Но в остальном – слуга послушный Шариата».

Α потом вдруг шёл Εсенин. Из её любимой книжки. И снова Хайям про светлые умы. Уже небрежно, словно она устала выводить красивые буквы.

Я недоуменно наморщил лоб: почему Таша писала по половине четверостиший,и только одно целиком? Тоже совет психолога?

Меня больше никто не потревожил, если не считать Валентину, принесшую лёгкий ужин. Кнопка не приходила. Её я тоже обидел. Что ж, наверное, лучше так…

Зачем самодовольной рысью вносить несчастье еще в одну жизнь? Мои «ады» ко мне вернулись.

Я читал и перечитывал дневник, отмечая в уме расставленные даты и вспоминая, что было в моей жизни тогда. Я пытался понять то, что пониманию не поддавалось. Местами шёл вообще поток сознания, местами водопад интеллигентных ругательств, но закончилось всё еще более странно:

«Ρаф, я люблю тебя! Со всеми твоим недостатками. С тем, что ты лишил меня собственной жизни и заставил жить своей. С тем, что ты эгоист и ничего не замечаешь. Я не смогу тебя бросить. И плевать на красоту Кипрских пляжей и того домика. Марьяна осуждает мою слабость. Но я идиотка, я болею тобой – Je suis malade , как пела Лара Φабиан. И, наверное, это неизлечимо. Мне кажется, что я могла бы быть счастливой, и мой психолог говорит то же. Но я не смогу без твоего запаха и дурацких шуток,и тренировок, которые ещё больше отрывают тебя у меня. Без твоих глаз. Я остаюсь. Я люблю тебя… Прости…»

21 Я больна (песня на французском)

ГЛАВА 36

Я на него обиделась. Понимала, что это глупо, что ему больно, но надулась, как мышь на крупу. Я не привыкла, чтобы на меня повышали голос. Мне можно, другим нельзя…

Даже стукнуть Рафа захотелось. Пусть радуется, что лежачих не бьют,тем более героев! Но в следующий раз стукну.

Внутренний голос задумчиво спросил: а будет ли следующий? Раф так отдалился за какие-нибудь несколько часов, что было не по себе. Память подсунула синюю тетрадь поверх одеяла. Причина ясна.