Любовь поры кровавых дождей

Лысиков своим придирчивым нравом и чрезмерной требовательностью добился-таки того, что в его «хозяйстве», где было довольно много людей, а точнее — женщин, царил образцовый порядок и дисциплина была на должном уровне. Вероятно, за это и терпело его старшее начальство, прощавшее грозному капитану многие его выходки.

Лысиков и помощников себе подыскал на свой вкус: комиссаром у него был некто Степаков, сутулый, долгоносый, сварливый батальонный комиссар, с прыщавой и угреватой шеей, а начальником штаба — украинец Серватнюк, вечно хмурый, неулыбчивый, надутый старший лейтенант, на диво грубый и заносчивый.

Рассерженный Серватнюк говорил очень невнятно, а поскольку он всегда был не в духе, понять его было трудно.

Благодаря удачному совпадению, всех троих звали Павлами, и их величали «тремя апостолами».

Чтобы девушки не разбегались по вечерам, Лысиков прибегал к особым мерам: весь тупик, где стояли теплушки, был оцеплен колючей проволокой, а у выхода днем и ночью дежурили часовые.

Так что на его территорию ни один живой человек ступить не мог, не имея соответствующего разрешения.

А поскольку разрешение выдавал сам Лысиков, представьте себе, как легко было проникнуть за проволочное заграждение!

А выйти оттуда было еще труднее: на работу девушки шли строем или их везли в грузовиках, обратно возвращались таким же манером.

Девушки платили Лысикову откровенной ненавистью, дня не проходило без того, чтобы в его вагоне «случайно» не разбивалось стекло или же в печке не взрывался патрон, из которого предварительно была извлечена пуля.

Только разожжет свою чугунную печурку замерзший Лысиков, как винтовочный патрон взрывался со страшной силой, и перепуганный капитан (а он был не из храброго десятка), полураздетый, с громкой руганью выскакивал из вагона.

А в теплушках девушек в это время раздавалось такое громкое и дружное «ура!», можно было подумать, что матросы-десантники пошли в атаку!

Разъяренный Лысиков бранился, угрожал, но виновных найти не мог.

Однако доза пороха, засыпанного в патроны, неуклонно возрастала, и в один прекрасный день многострадальная печурка Лысикова от взрыва треснула пополам.

На этом дело не кончилось; взбунтовавшиеся против лысиковских порядков девушки продолжали проявлять чудеса изобретательности, доводя своего упрямого командира до бешенства.

Однажды Лысиков попросил чаю. Ему тотчас принесли чайник. Инженер-капитан обратил внимание на необычный вкус чая, открыл крышку и увидел, что в кипятке брюхом кверху плавает огромная лягушка.

В другой раз девушки подпилили столбы офицерской уборной, правом пользоваться которой имел только командир части и его заместители. Не успел Лысиков там расположиться, как дощатая будка зашевелилась, дверь оказалась внизу, и запертый в сортире Лысиков долго взывал о помощи.

Эта тайная борьба продолжалась до тех пор, пока упрямый Лысиков не пошел на уступки и не разрешил один раз в неделю ребятам из соседних частей посещать свою территорию, огражденную с такой тщательностью.

Лысикова вынудили и на другие либеральные уступки: раз в неделю девушки могли на пару часов покинуть свою часть, чтобы побывать на танцах или посмотреть в соседних частях кино. Таким образом, девушки хоть ненадолго вырывались за лысиковский кордон и могли вздохнуть посвободнее.

Вот на одном из таких «культмассовых мероприятий» я и познакомился с Натой Дерюгиной, вольнонаемной из лысиковской части.

Не всем так везет, как Яблочкину, который встретился с нашей разведчицей, настоящим человеком. Немало ведь было женщин совсем иного характера и поведения…

Как-то раз по нашим мастерским пронесся слух, что в «хозяйстве Лысикова» будут показывать кино и пропустят человек десять наших.

А военизированную часть ВОСО прозвали «хозяйством Лысикова» вот почему: у железнодорожной стрелки, там, где начинается тупик, на столбе красовалась доска, на которой крупными красными буквами было предупреждающе выведено: «Хозяйство Лысикова, 1,5 км».

В годы войны такие незатейливые надписи часто попадались на фронтовых дорогах. Без них очень трудно было бы ориентироваться в густых лесах или бескрайних полях и находить искусно замаскированные воинские части.

Многие из них так удачно сливались с ландшафтом, так мастерски были укрыты, что, пока не столкнешься носом к носу, нипочем не скажешь, что тут расположена целая часть.

Но отношение к лысиковскому «указателю» было совсем другое: дня не проходило, чтобы на ней не появились надписи, посвященные персоне капитана…

Анонимные авторы каждый день прибавляли к фамилии Лысикова какой-нибудь новый эпитет, и надпись то и дело меняла свой облик. Сегодня на ней значилось «хозяйство прохвоста Лысикова», завтра — «подлеца Лысикова» и так далее. Лысиков назывался то скопцом, то уродом, а иной раз рядом с его именем красовалось такое, что не прочтешь, не покраснев, и спешишь глаза отвести в сторону. Злые языки утверждали, будто все эти «комплименты» сочиняли сами лысиковские девушки.