Любовь после никогда (ЛП)

Я ничего не говорю, засовывая ткань ей в губы. Она царапает меня и чуть не откусывает мне часть указательного пальца.

Раздражительная.

Женщина-воин.

Я собираюсь вытащить нас из этого.

Я прочитал все в ее ненавидящем взгляде. Это абсолютная противоположность тому выражению лица, которое она сделала вчера вечером в постели, засыпая у меня на руках. Этот намек на открытость был настолько чуждым, что застал нас обоих врасплох.

Хорошо , думаю я, когда босс подходит ко мне с суровым лицом. С одной стороны, это действительно хорошо, потому что ей придется научиться быть более осторожной.

Вот только большая часть меня ненавидит быть причиной такого чертовски глупого урока. Она уже слишком многое пережила. У нас обоих есть. Когда такие люди, как мы, получают передышку?

Когда мы настанем «долго и счастливо»?

Никогда.

Вот только будь я проклят, потому что то короткое время, что я провел с Лейлой, заставило меня задуматься об этом. Надеюсь на это.

Я слишком проклят для такой сделки, и это всего лишь напоминание.

Лучшее, на что я могу надеяться, это найти способ вытащить ее из этой ситуации. Тогда она будет свободна от меня. Свободная от трясины.

Я подумаю обо всем этом, как только вытащу ее отсюда. Независимо от того, как быстро Бродерик попытается нанести удар, я буду быстрее.

Роговый смотрит на Лейлу так, будто пытается решить, с чего начать с ней. — Я давно не играл на поле, — говорит он мне. — Или понаблюдать за тобой на работе.

— Что бы вы, господа, предпочли? Чтобы попасть в свои собственные хиты или посмотреть, какой еще информацией она могла бы поделиться с нужным убеждением? — я стараюсь сохранять нейтральный тон, чтобы не было видно каких-либо интонаций.

Но помогает то, что Бродерик не обращает на меня внимания. Его внимание остается на Лейле. Требуется максимум самоконтроля, чтобы оставаться на месте, когда начальник улыбается и приближается к ней. Он проводит большим пальцем по ее нижней губе, ткань рубашки туго завязана на шве ее рта. Прямо перед тем, как он отступает и бьет ее по щеке.

Я теряю дыхание.

Комок в горле болезненно опускается вниз, к животу, а жар разливается по всем частям моего существа. Босс наносит ей еще несколько ударов по лицу и животу. Лейла ничего не говорит, но в уголках ее глаз образуются слезы, и она побледнела. Он ударил ее так сильно, что у нее перехватило дыхание, и внутри я кричу, чтобы он остановился.

Борясь с желанием бежать вперед и вскинуть руку, чтобы защитить ее.

Комната вокруг меня становится меньше, потому что у этого придурка в кулаках чертовская сила. Он нанесет ей серьезный вред. Он отодвигается на несколько дюймов назад, прежде чем ударить костяшками пальцев ей в живот.

Лейла хрипло выдыхает.

Она колеблется в кресле, наклоняясь вперед.

У меня нет другого выбора, кроме как продолжать смотреть, чувствуя такую тошноту, какой меня никогда раньше не вызывало насилие.

Но сейчас это слишком опасная игра, чтобы сдаваться. Это самая опасная игра, в которую я когда-либо играл, и мне нужно сохранять стойкость. Если мы зайдём слишком далеко…

Это та малая мера облегчения, которую я себе позволяю. Если это зайдет слишком далеко, я убью босса и его лакея. Это будет означать мою собственную смерть, и я не уверен, смогу ли защитить Лейлу, если пойду по этому пути.

Бродерик быстр. Он снова врезается в гораздо меньшую женщину, как гребаный грузовик.

Я никогда не ненавидел его раньше, но ненавижу сейчас.

Наконец босс останавливается и откидывается назад, собирая немного крови Лейлы на палец и размазывая ее по собственному рту. Он запыхался и ухмыляется, как дурак.

— Твоя очередь, Блэквелл, — говорит он мне. — Покажи мне, что у тебя есть. Почему тебе платят большие деньги.

Христос. Отбросив в сторону все инстинкты, подсказывающие мне выпотрошить его прямо здесь, я встаю перед Лейлой. Не позволяя ей увидеть извинения, которых она заслуживает, прежде чем я ударю ее в бок. Костяшки пальцев впиваются в мягкую кожу и ребра. Я знаю, что не могу сдержаться.

Два удара, потом три.

Мне жаль. Мне очень жаль, любимая.

Она никогда мне этого не простит. Я не уверен, что когда-нибудь смогу простить себя.

Я наношу ей левый хук в бок на несколько дюймов ниже того места, где ее ударил Бродерик, и она с проклятиями бросается вперед.

Ткань заглушает ее болезненный стон.

Время замедляется.

Я притягиваю ее к себе после четвертого удара и хватаю стул руками. Она изо всех сил пытается дышать через ткань во рту, ее грудь вздымается, а глаза тускнеют от боли. — Меня тошнит от таких дерьмовых копов, как ты, — заставляю себя сказать я, стиснув челюсти.

Используя свое тело как щит, я спешу ослабить узел на ее правом запястье. Настолько незаметно, что я даже не думаю, что она знает, что я сделал. Прямо перед тем, как я наклоняю стул, в котором она сидит, позволяя ему упасть вбок и с грохотом упасть на пол. Ее череп трескается о цемент и слегка подпрыгивает.