Любовь после никогда

Сегодня вечером она одета в брюки и рубашку с короткими рукавами, которая оставляет обнаженными ее мускулистые руки, но закрывает каждый дюйм декольте. Наряд подчеркивает ее изгибы и изящную линию шеи.

Как женщина, которая выглядит более подготовленной к тому, чтобы взять с собой ланчи для школьной экскурсии, вызывает у меня такой восторг?

Она несет куртку и просовывает в нее руки, как только устраивается. Однако она игнорирует меня, находя время, чтобы пристегнуть ремень безопасности.

— Если мы собираемся это сделать, то тебе понадобится мой номер, — говорю я ей.

Я уничтожил последний одноразовый телефон и дал новый номер только одному человеку: Бродерику Стивенсу.

Теперь два.

Лейла молча лезет в карман джинсов и протягивает мне свой сотовый. Я набираю номер и возвращаю его ей, когда заканчиваю отправлять себе сообщение с ее телефона.

Я там как Большой Папочка.

Она возненавидит это, когда увидит.

Закончив с этим делом, я отъезжаю от обочины.

— Одна из жертв рассказала нам, что одна из жертв испугалась и покинула одно из других сексуальных застенков где-то в Вест-Сайде. Она никогда не возвращалась. Слышал ли ты о месте под названием «Кнут»? — она спрашивает.

Я замираю, заставляя ногу плавно нажимать на газ, вместо того, чтобы нажимать на него. Да, я слышал о «Кнут» раньше, и это не для слабонервных. Благодаря этому Velvet Underground выглядит как детский сад. «Кнут» — это не то место, куда ходят нормальные люди. Это для людей, которые любят боль, действительно любят боль, которые погружаются в наркотики и не заботятся ни о чем, кроме погони за кайфом.

— Значит, она переборщила с кем-то и испугалась? — легкомысленно спрашиваю я.

Такое случается. Женщины — и мужчины, если уж на то пошло, — которые думают, что хотят что-то исследовать, только чтобы понять, что совершили огромный просчет. Перешагнул слишком далеко за черту, и вода стала глубже, холоднее и обжигает. Больше, чем они когда-либо могли себе представить.

— Парень думал, что она хочет отношений с ним, а когда она этого не получила, она исчезла, — тон Лейлы говорит мне, насколько нелепым она находит это заявление. — Он заслуживает удара по лицу. Это может случиться в будущем, если он не сможет избежать неприятностей.

— Типичный подражатель, — говорю я себе под нос.

— Значит, не из твоих?

Я усмехаюсь и отвечаю: — Не будь сукой. Ты же знаешь, что он не член Синдиката.

— Кажется, я ничего не знаю, — бормочет она.

— Тогда поверь мне, когда я тебе говорю. Организация широко распространена, но он не из наших.

— Насколько я понимаю, это говорит мне о том, что в «Кнут» что-то не так. Он отметил, что если в этом месте и есть что-то, что ее напугало, то оно должно быть достаточно глубоким, и тот, кто получил информацию, должен быть одним из них, чтобы получить ее, — Лейла говорит вслух, прорабатывая свою теорию и доводя ее до совершенства. — Ответ есть. Ты понимаешь?

— Я не дурак, — отвечаю я. — Я уловил твой смысл.

Она стучит пальцами по колену. — Он также упомянул, что полицейский не сможет получить к нему доступ. Не так…

— Твое дальнейшее присутствие в «подземелье» — проклятие, — перебиваю я. — Ты это понимаешь.

— Джейд знает, что я не причиню ей неприятностей, пока она не уронит это мне на колени, — Лейла, кажется, довольна своим оправданием. — Мне понадобится кто-то, кто предоставит мне доступ внутрь «Кнут». Чтобы посмотреть, смогу ли я найти еще какие-нибудь зацепки на основе нашей новой информации.

Осколки падают вместе, и мой желудок сильно трясется. — Ах. Итак, ты бы хотела, чтобы я взял тебя на сцену и отнесся к тебе так же, как ты видела со мной в тот вечер, когда мы встретились. Это все? Потому что это единственный способ проникнуть в «Кнут».

Прежде чем Лейла успевает ответить, я протягиваю руку и провожу пальцем по ее руке. Между нами потрескивает электричество, и я обвожу пальцем ее сосок. Она отстраняется. Не раньше, чем я заметил, как сосок превратился в камешек.

— Я так не думаю, — жестко отвечает она. — Мне некомфортно в центре внимания.

— Даже если ты войдешь и попросишь отдельную комнату, привратники тебя зафиксируют, — я протягиваю руку и дергаю кончик ее темного хвоста.

Кажется, она меня почти не услышала. — Что? — её голос повышается. — Я в уличной одежде.

— У тебя такая же наглость, как и у всех полицейских, — я делаю глубокий вдох и смотрю на нее.

Ее темные глаза широко раскрыты и полны неуверенности.

— Ты не войдешь в дверь, чтобы тебя не швырнули на задницу или еще хуже. Там есть люди, которые, несомненно, захотят заставить тебя заплатить за любые проблемы с законом, которые у них были с законом в прошлом.

Незнакомое желание поднимает голову изнутри меня. Я хочу остановить машину, посадить ее на колени и сказать, что я о ней позабочусь. Сказать ей, что я сделаю все, что она захочет, лишь бы она отказалась от мысли пойти в «Кнут».

Но я этого не делаю.

Потому что, если ее подсказки указали ей в этом направлении, то мне тоже нужно быть там.

И, по моему опыту, уязвимость редко является правильным ответом.