Любовь — прекрасная незнакомка

— Ты не понимаешь, любовь моя. В нашей стране гостеприимство — это почти религия. Сестра была с тобой нестерпимо груба. Я никогда не смогу полностью ее простить. Но у нас было серьезное объяснение.

— Не беспокойся, Алекс. Елена все мне рассказала. Ты должен уважать религиозные принципы сестры.

— Религиозные принципы? — фыркнул Алекс. — Да она просто ревнует!

— Ревнует? Ко мне? — недоверчиво переспросила Энн.

— Боюсь, что это именно так.

— Значит, мы теперь с тобой квиты: ты и Питер, я и Ариадна, — заключила Энн, покачав головой.

Она прошла за ним в ванную и, сев в кресло, смотрела, как он раздевается.

— Мне кажется, ты вышла за меня замуж только из-за моего тела, — усмехнулся Алекс, поймав на себе ее восхищенный взгляд.

— Конечно! Разве ты можешь предложить мне что-нибудь еще? — парировала Энн.

Когда они вернулись в гостиную, Алекс сказал, что у них есть время выпить перед обедом. Упоминание о еде обрадовало Энн — она ведь ничего не ела после того, как они перекусили в самолете. Пока он наполнял бокалы, она опять разглядывала картины.

— Удивительная живопись! — воскликнула она с восторгом.

— Кого ты имеешь в виду? Моне? Писарро?

— Нет, хотя они оба великие художники. Но восхищают меня вот эти. — И она указала на стену, где висели полотна незнакомых ей мастеров.

— Это мое хобби, — пояснил Алекс.

— Так ты рисуешь? — удивилась Энн.

— Нет, я коллекционирую. Мне нравится отыскивать малоизвестных, а иногда и совсем неизвестных художников и помогать им встать на ноги. Мне хочется, чтобы их картины приобрели некоторую ценность еще при их жизни, а не посмертно, как это часто бывает. Я стараюсь создать им имя.

Энн показалось, что ему приятен проявленный ею интерес.

— Они тебе в самом деле нравятся? — спросил он. — Хочешь, возьмем их в Лондон? Подойдут они к нашему новому дому?

— А что скажет твоя сестра, если картины начнут исчезать со стен?

— Здесь все принадлежит мне, и я могу увезти любую вещь. — Алекс обвел рукой картины, мебель, всю комнату.

— Посмотрим, — дипломатично сказала Энн. — Больше всех мне понравился Минотавр. Какое грустное чудовище, так и хочется его утешить!

— Его автор — молодой киприот Ренос Лойзоу. Он необыкновенно талантлив и делает большие успехи. Когда-нибудь его имя прогремит на весь мир!

— Ты покупаешь эти картины для того, чтобы вложить деньги? — осторожно спросила Энн.

— Нет, конечно! — возмутился Алекс. — Я их покупаю только потому, что они мне нравятся. Но, дорогая, уже поздно. Ты хочешь есть?

— Просто умираю с голоду! Ведь уже почти десять!

— Ах, но ведь это Греция. Ужинать слишком рано здесь считается дурным тоном. Пойдем к сестре. — Заметив, что на лице Энн отразилось разочарование, смешанное с беспокойством, он торопливо добавил: — А после ужина я покажу тебе Афины при лунном свете. — И он сжал ее руку, стараясь успокоить.

Спускаясь по широкой лестнице, Энн подумала, что лучше бы Ариадна продолжала дуться. Хоть они жили вместе с Алексом уже много месяцев, тем не менее вечер их свадьбы она предпочла бы провести с ним наедине. Ей приходилось слышать о сплоченности греческих семей, но это уже переходило все границы!

Ариадна ждала их в прихожей. Ее приземистая фигура была по-прежнему затянута во все черное, на шее висели тяжелые золотые украшения, пальцы оттягивали такие же тяжелые вычурные кольца. Ярко-красная полоска помады резко контрастировала с ее желтоватой кожей. Ариадна кивнула им и пошла впереди к столовой. Брат и сестра уселись с двух сторон длинного стола, обильно украшенного резьбой. Поместившаяся в торце Энн чувствовала себя изолированной.

— Здесь тепло, но не жарко. Это очень приятно, — вежливо сказала она невестке. — Я не знала, что весна наступает у вас так рано.

Ариадна что-то пробормотала по-гречески. Алекс мгновенно вскочил на ноги, Ариадна последовала его примеру. Не прошло и нескольких секунд, как брат и сестра снова кричали, стуча кулаками по столу. Приборы и стекло звенели. Казалось, сам воздух источает злобу. Одна из юных горничных вошла в столовую, широко раскрыла глаза и, поспешно поставив на сервант блюдо с едой, выбежала. Энн, охваченная беспокойством и раздражением, переводила взгляд с Алекса на Ариадну. Они так шумели, что ей хотелось заткнуть уши. Судя по выражению лиц, они говорили друг другу что-то невыносимо жестокое, оскорбительное, такое, что потом трудно забыть и простить. Энн никогда, ни в одной семье не приходилось присутствовать при подобной сцене. Бен никогда не кричал. Правда, у него была неприятная привычка делать саркастические замечания, выбрав для этого хорошо рассчитанный момент. Энн терпеть не могла эту его манеру. Бен мог уничтожить ее одним словом, и тогда она от злости теряла дар речи, а удачный ответ приходил ей в голову только спустя несколько часов. Сейчас она подумала, что его привычка все же, пожалуй, предпочтительнее разыгрывающегося сейчас перед ее глазами спектакля.

— Перестаньте, прошу вас! — умоляла она, но противники, казалось, и не слышали ее в пылу перепалки.