Любовь — прекрасная незнакомка

— Я не считаю, что рискую, — вырвалось у Энн.

Она успела забыть об охватившем ее раньше паническом страхе.

— Постараюсь оправдать ваше доверие, — серьезно сказал он.

Принесли второе блюдо — телячьи фрикадельки с овощным гарниром, которые им рекомендовала мадам Петэн. На этот раз темно-красное вино заиграло на тонких гранях хрустальных бокалов. Энн ела с удовольствием. Поглядев на тарелку Алекса, она заметила, что он, напротив, едва дотрагивается до еды.

— Вы очень медленно едите, — констатировала она, как бы оправдываясь за то, что ее тарелка почти пуста.

— Мне кажется, никогда не следует спешить, наслаждаясь тем, что нам дарует жизнь, — мягко ответил он.

На этот раз Энн вся вспыхнула. Смысл его слов был слишком прозрачен. По ее спине пробежала сладкая дрожь. Она опустила глаза в тарелку.

— Вы не согласны? — настаивал он.

Энн решилась взглянуть на него и увидела, что его глаза смеются.

— Я ведь англичанка и не могу забыть своих предков-пуритан, — ответила она.

— В таком случае я должен буду научить вас новому взгляду на вещи. Что вы скажете на это?

— Может быть, я слишком стара, чтобы переучиваться? — ответила она, чувствуя, что разговор ускользает из-под ее контроля, и боясь, как бы не потерять контроль и над собой.

— Никогда нельзя быть слишком старым, чтобы чему-нибудь научиться. Спросите у мадам. — Он опять громко рассмеялся.

Энн почувствовала, что опасность отдалилась, но, как это свойственно противоречивой человеческой природе, была несколько разочарована. Она заставила себя есть медленно, несмотря на то что еда остывала, а глаза Алекса следили за ней.

— Чем вы занимаетесь? — спросила она.

— Чем придется: то одно, то другое, — уклончиво ответил он.

— Поскольку вы грек, ваша работа должна быть как-то связана с морем.

— В последнее время гораздо в меньшей степени, чем раньше. Все это стало слишком опасным.

— Вы не похожи на грека.

— Правда? А как, по-вашему, должен был бы выглядеть грек?

— Я не хотела сказать, что вы должны были выглядеть по-иному, я нахожу вас очень интересным. — Еще не закончив, она снова покраснела, теперь уже от смущения.

— Ну что ж, благодарю! — улыбнулся он.

— Я вот что имела в виду, — сделала она новую попытку, — вы такой большой, высокий, у вас серые глаза, а кожа… В общем, вы не такой, какими я себе представляла греков, — неловко закончила она.

— Не все греки низенькие, толстые, черноволосые и с лоснящейся кожей. Нас, знаете ли, выпускают всевозможных размеров и фасонов.

— О Боже, я обидела вас! Поверьте, мне очень жаль, я не хотела быть невежливой.

— Я не обиделся! Да и как я мог обидеться, раз вы находите меня интересным? — понизив голос, сказал он.

Ее сердце учащенно забилось: ей показалось, что сейчас он возьмет ее за руку. Но в комнату вошли официанты, чтобы унести тарелки.

Она отказалась от пудинга, и это его огорчило, но он настоял, чтобы она согласилась съесть немного сыра.

— Здесь сыры совсем другие, их получают прямо из Франции, — пояснил он. — Их ежедневно привозят мадам самолетом.

Отобрав несколько сортов, он уговорил ее попробовать и снова смеялся почти до слез, когда она заметила, что здешний сыр «бри» разительно отличается от того, который она покупает в магазине.

— Только, пожалуйста, не говорите об этом мадам Петэн! Она и так считает меня провинциалкой и презирает за это.

— Почему вы так думаете?

— Потому что она смотрит на меня с такой насмешкой.

— Ах, но причина совсем другая. Она француженка, а вы красивы. Если бы вы были толстой и уродливой, она держалась бы с вами более чем любезно. Все француженки таковы: от колыбели и до могилы во всех привлекательных женщинах они видят своих врагов.

— Так вы знакомы со многими француженками?

— Да.

— А также с англичанками и итальянками?

— Ну конечно.

— Значит, это благодаря им вы изучили столько языков? — не задумываясь, спросила Энн.

— В постели, вы хотите сказать? — Он усмехнулся. — Нет, у меня была няня-англичанка, а гувернантка — француженка, но должен признаться, что итальянским я овладел самым приятным способом.

Энн хотела поддразнить его, обратить все в шутку, но неожиданно почувствовала жгучую ненависть ко всем итальянским женщинам.

Они долго просидели за кофе с ликерами. Алекс рассказывал о странах, в которых побывал, о незнакомых ей кушаньях и особенно о хороших винах. Энн напряженно слушала этот голос с почти незаметным иностранным акцентом, удивляясь, что ему так легко удается ее рассмешить, и подавляя желание спросить у него, женат ли он и сколько у него детей. Она так и не решилась на это — по мере того как проходил вечер, становилось все яснее, что ей совсем не хочется услышать ответ на этот вопрос.

Когда они уходили, мадам была все так же экспансивна, прощаясь с Алексом, и так же сдержанна по отношению к Энн. В холле было по-прежнему пусто, других посетителей не было видно, из-за закрытых дверей не доносилось ни звука…