Любовь принцессы

Джеймс стал замечать, что радость, которую он испытывал за нее — да и за себя тоже, — омрачалась растущим гнетом принятой им на себя ответственности. Он понимал, что не может отказаться от счастья, ни с чем не сравнимый вкус которого ему довелось отведать, и все же постепенно, по мере того как она освобождалась от своих секретов, ему становилось все труднее нести бремя собственных тайн.

При том что его духовная жизнь была полностью подчинена любовной страсти, течение жизни повседневной не должно было отклоняться от раз и навсегда установленного порядка. Ведь чтобы не навлечь на себя подозрение, чтобы сохранить в неприкосновенности свою тайну, ему следовало вести себя в точности так же, как всегда. Ему следовало сохранять видимость жизни беззаботного холостяка и не чуждаться прежних компаний. Но попойки и шумные вечера в фешенебельных ресторанах его ничуть не привлекали.

Он тяготился ими, испытывал неловкость, словно потерял какую-то часть себя. Переполненные людьми залы казались ему пустыми — там не было ее.

Только в редкие уик-энды на охоте он мог забыться, отвлечься от неотвязных мыслей, отдавшись любимому времяпрепровождению. Верховая езда была для него занятием столь естественным, что не требовала с его стороны никаких усилий, словно тело его живет и движется само по себе, без его участия. В такие минуты он пополнял запас жизненных сил.

Но часто по ночам, когда он лежал без сна, на него накатывались волны парализующего волю страха. Он очень серьезно и с гордостью относился к своему воинскому долгу, обязанностям командира гвардейского эскадрона. И вот он, верноподданный королевы, позволяет себе любовную интрижку с принцессой Уэльской, супругой будущего короля. В эти минуты его переполняли страх и отчаяние, беспомощность и одиночество.

Было понятно, что, даже если бы у него хватило духа, он все равно бы не оставил Диану, ибо именно этого она боялась более всего на свете. И он видел, что может ей помочь. В ней постепенно происходили перемены к лучшему, возвращались силы, она вырастала в собственных глазах, становилась по-настоящему счастливой. Как может он перечеркнуть те блаженные минуты, когда они были вместе? И разве возможно отказаться от любви, которая заставила его почувствовать, что вся его жизнь до сих пор была лишь тусклым существованием?

Давая волю своему беспокойству, он начинал размышлять о своем будущем. Женитьба, к которой он так стремился, к которой еще более склонялся, глядя на своих друзей, идущих по проходу в церкви или гордо стоящих у купели, теперь казалась чем-то нереальным и далеким. Разумеется, он продолжал приглашать девушек на ужин, продолжал флиртовать с ними, но душой был далеко. И он знал, что все эти игры бесплодны, поскольку не затрагивали его сердца.

Джеймс был убежден, что его любовь к Диане — не минутное наваждение, не пустой мираж, который вскоре растает без следа. Он знал, что это большое чувство и, пока он жив, оно не увянет.

На первых порах, в самом начале их отношений, Джеймс понимал, что Диана, несмотря на все унижения, все еще любит Чарльза и питает надежды на возрождение их семейной жизни и на то, что ей удастся вернуть любовь мужа.

Она старалась быть физически притягательной для Чарльза, как будто бы достаточно мужу заметить ее ново обретенную веру в свои женские чары — и его чувства возродятся. Хотя Джеймс старался отгонять чересчур коварные подозрения, но в глубине души признавал, что его в каком-то смысле используют, словно он ублажает ее только для того, чтобы она ощутила себя желанной и привлекательной для другого мужчины.

Он видел, что Диана отчаянно пытается сохранить свой брак, что она любит Чарльза, и восхищается им, и пойдет на все, чтобы завоевать его любовь. Но чем ближе он узнавал Диану, тем очевидней ему становилось, что ей не светит удача. Он опасался, что, если ее усилия ничем не увенчаются, ее любовь обратится в ненависть. Чем более она пыталась понравиться Чарльзу безупречным исполнением своих общественных и материнских обязанностей и чем грубее он ее отталкивал от себя, тем сильнее распалялось ее ущемленное самолюбие.

Теперь она стала осознавать, что сделала все, что могла, для спасения своего брака. И это не ее вина, что она все еще достойна любви — ведь полюбил же ее Джеймс, — и чем сильнее она становилась, тем горше отзывалась в ней измена мужа. Она вытеснила ноющую жалость к себе холодной, мертвенной ненавистью. Ибо настоящая ненависть рождается лишь из настоящей любви, а Диана любила по-настоящему.