Любовь Психеи и Купидона

— Ты видишь, сколько у меня оснований бояться Венеры. Я, однако, решила отправиться на поиски моего мужа раньше, чем кончится этот день: меня слишком беспокоит причиненный мною ожог. Не знаешь ли ты какого-нибудь средства исцелить его сразу и безболезненно?

Старец усмехнулся.

— Всю свою жизнь, — сказал он, — я изучал травы, зелья, минералы и не мог найти средства ни от одной болезни. Но не думаешь ли ты, что и боги так же бессильны? У них, наверно, есть отличные лекарства и отличные врачи, раз смерть не властна над ними. Не трудись поэтому над тем, чтобы вернуть супруга: для этого требуется время; если ты явишься перед ним раньше, чем время смягчит его, ты рискуешь тем, что он может оттолкнуть тебя, а это будет иметь весьма вредные последствия в будущем. Если уж мужья рассердились и затем отказываются мириться, они долго после этого капризничают.

Психея согласилась с мнением старца и провела в этом месте неделю, не обретя того покоя, который ей обещал хозяин. Нельзя сказать, что беседы старца и даже его дочек не оказывали иной раз целительного действия на ее душевную боль; но сразу же после этого вздохи ее возобновлялись, пока старец не указывал ей, что печаль может разрушить ее красоту — единственное благо, которое у нее еще оставалось, что несомненно повлекло бы за собой и другие утраты. Нашей героине не приводили до сих пор еще доводов, которые приходились бы ей так по вкусу.

О своей любви она говорила не только со старцем, она иногда советовалась о ней с неодушевленными предметами, ведя беседу с деревьями и скалами. Старец проложил длинную дорогу в лесу. Сверху туда проникало немного света. По обе стороны дороги были расположены уютные уголки, где красавица могла прилечь без большой для себя опасности: сильваны не посещали этот лес, находя его чересчур диким. Привлекательность места внушила Психее стихи, которые она вырезала на буковой коре. Она облекла в них мысли, подсказанные ей нимфами. Вот примерно смысл ее стихов:

«От прежних радостей еще сильней мученья.
Страдать и вспоминать былые наслаждения
Боюсь — не хватит сил.
Зачем была я так обласкана судьбою?
И если ты, Амур, горишь ко мне враждою,
Зачем меня любил?
Зачем я не всегда была тебе противной?
Как тяжко потерять того, чей облик дивный
В душе запечатлен.
Хотя б не видели — о горе! — очи эти
Тех прелестей твоих, которым всё на свете
Сдается в сладкий плен.
Всю в мире красоту я созерцала спящей.
От этой памяти блаженной и томящей
Не скрыться никуда.
И шепчет мне она, и боль еще острее:
„Ты дышишь, ты жива, хотя твой свет, Психея,
Померкнул навсегда?“
Да, ни дышать, ни жить нет у меня охоты.
Но умереть нельзя: покончить с жизнью счеты
Мне запретил супруг.
Жестокий, он — увы! — мне связывает руки,
И жжет раскаянье, и все ужасней муки,
Но не уйти от мук». —
Так в некой рощице Психея поверяла
Деревьям боль свою, и мраморные скалы
Скорбя, внимали ей,
И с гулом трескались. Вы, скалы, с ней сдружились,
Так не забудьте ж слез, что без конца струились
Из горестных очей.