— У тебя что, мелочи не было?
— Я нарочно. Из вредности. Думала, что ошибется.
— И какая она из себя, эта девушка?
— Тебе-то что?
— Высокая, ноги длинные, глаза миндалевидные, темные.
— Удивляюсь я тебе! — вытаращила глаза подруга. — Сидишь дома и словно сквозь стены видишь! Может, ты все-таки видишь, в, какой цвет мне волосы перекрасить?
— Ты твердо решила это сделать?
— Ха! И еще, это. Научи меня Интернету.
— Зачем?!
— Ну, он же такой умный! Сережа! Как ты не понимаешь! Я тоже хочу ему письма по электронной почте слать. Вот будет здорово, если в один прекрасный момент мы с Сережей заговорим на одном языке.
— Лучше бы это был твой язык, Апельсинчик, — улыбнулась Люба, и в этот момент раздался звонок в дверь.
— Ты кого-то ждешь? — встрепенулась подруга.
— Нет. Не жду. Даже не знаю, кто бы это мог быть.
— Мужчина, — тут же среагировала Люська.
— Перестань!
Но когда Люба посмотрела в глазок, она и в самом деле увидела мужчину. Единственного, кого хотела видеть, но больше всего боялась пускать к себе в квартиру, — капитана Самохвалова.
— Любка, кто там? — громко крикнула из кухни подруга.
Если бы не она-, Люба дверь ему ни за что бы не открыла. Но сейчас пришлось.
— Проходи, — посторонилась она.
Стае протянул ей одинокую белую розу, завернутую в газету:
— Вот. Я не знал, какие цветы предпочитают психологи.
— Класс! — сказала выскочившая в прихожую Люська. — Роза! Белая! Одна! Класс!
— Здрасьте! — выдавил капитан Самохвалов.
— Добрый день. То есть вечер. Сосисок хотите?
— Люся! — одернула ее Люба.
— А что? Это мои сосиски. А человек, может быть, голодный.
— Вообще-то я не ожидал...
— Меня, да? — встрепенулась Люська. — А я сейчас уйду.
— Нет-нет, — заторопился он. — Не стоит.
— Да брось... те, — добавила на всякий случай Люська. Все-таки, мент — лицо официальное. — Чего это я вам буду мешать? У вас амуры.
— Да я по делу.
— А я что говорю? В восемь вечера, с цветком в газете, самые дела. Вам хорошо, у вас Рыжего нет.
— Какого Рыжего? — окончательно застеснялся капитан Самохвалов.
— Это она про сына. Разувайся и проходи на кухню, Стае. — Протолкнув его в кухонную дверь, Люба зловеще прошипела подруге: — Люся, перестань!
— Все поняла, улетаю! — тут же чмокнула ее в щеку подруга.
— Никто тебя не гонит! — отчаянно вскрикнула Люба.
— Да мне и в самом деле надо домой!
— А Интернет?
— Я потом как-нибудь заскочу. Ну, пока!
Выскочив в коридор, Люська обернулась и подмигнула хитрым голубым глазом:
— Потом расскажешь.
... — Не обращай на нее внимания, — сказала Люба, заходя на кухню.
Стае, поддев вилкой сосиску, задумчиво разглядывал ее со всех сторон:
— Отчего же? Милая девушка. А почему такая толстая и бледная?
— Люська? — обиделась Люба за лучшую подругу.
— Сосиска.
— Молочная потому что.
— А... Единство формы и содержания. А ничего, — высказался он, откусив кусочек.
— Ты вроде по делу.
— Так что, и кормить меня не надо? Твоя подруга, между прочим, добрее.
— А ты осмелел.
— Так нас нее только что благословили. В прихожей.
— Люська не попадья, — хмуро заметила Люба.
— Значит, будет крестной матерью.
— А серьезно?
— Серьезно, я навел справки о Михаиле Стрельцове. Как ты и просила. И пришел об этом поговорить.
— Почему ж так поздно?
— Ты психолог. Догадайся.
Вместо того чтобы выставить его за дверь, Люба аккуратно развернула газету и вытащила из нее белую розу. Сердце не камень.
— Ну, давай поговорим о Стрельцове, — сказала она.
— Давай, — охотно согласился Стае. — Во-первых, ты так и не сказала, откуда узнала, что его убили. Только на этот раз давай без цыганки. Дело серьезное.
— Я веду частные консультации через Интернет. Павел Петрович Стрельцов, его отец, — один из моих пациентов.
— Ты ведешь частные... Люба, ты это серьезно?
— А что, закон это запрещает?
— Нет, конечно. Но почему не в поликлинике, как раньше? Почему через Интернет?
— Мне так удобнее.
— И ты лечишь Стрельцова-старшего от психической травмы? Есть от чего!
— Да?
— Его молодая жена третий месяц находится в следственном изоляторе! Дело скоро в суд передадут.
— И ни у кого не возникает сомнений в том, что Михаила Стрельцова убила мачеха?
— Дело настолько ясное, что сомнений не возникает: внезапно вспыхнувшая ссора, Стрельцов-младший заметно навеселе, да и юная мачеха не вполне трезва после двух бокалов шампанского, слово за слово, они вылетают на площадку перед лестницей, а в кадке с пальмой торчит ржавый нож. Она хватает нож и втыкает его в спину Михаила Стрельцова. Он падает вниз, весьма неудачно, и в довершение ко всему ломает себе шею. На ноже только ее отпечатки пальцев. Заметь: только ее. И ничьих больше. И наконец, свидетели.
— А кто свидетели?
— Ее родители, вот кто. Мать, конечно же, дочь выгораживает: «Я вошла в дом и сразу же увидела лежащего Михаила Стрельцова. Больше ничего не знаю».
— А отец?
— То же самое. Утверждает, что зашел в дом одновременно с бывшей женой. И тоже увидел лежащего Михаила Стрельцова. В доме никого больше не было.
— Прислуга, домработница?