Любовь с первого взгляда

В это время из полуоткрытых дверей квартиры моей соседки сверху повалил дым, снизу хлынула вода, — соседка бросилась мне на шею без чувств. И в это же время по лестнице поднималась нагруженная до отказа приехавшая из далеких краев моя любимая жена с моими любимыми детками. Но как же доказать им, что они для меня любимые?

С тех пор я никогда никому не задаю вопроса: «Как вы поживаете?».

ОБЪЕКТИВНО ГОВОРЯ…

На одной ташкентской улице, в одном коммунальном доме живет один среднего возраста, неприметный с виду, гражданин — Фарисей Гнускин, обладающий, как оказалось, удивительной осведомленностью о всех делах своих соседей. Во дворе утверждают, что от хронической зависти у него черно во рту, но мы не можем согласиться с этим, так как все высказывания свои Гнускин неизменно сопровождает словами «объективно говоря». Мы обратились к гражданину Гнускину с просьбой прокомментировать анкетные данные о трудовой деятельности своего ближнего соседа — Степана Мозолистого.

Ниже публикуются данные анкеты Мозолистого и комментарии Гнускина.

«1946 год. Токарь восьмого разряда. Передовик производства. Рационализатор-изобретатель».

«Объективно говоря, он был такой же токарь, как я слесарь. А что касается норм, то нет ничего мудреного выполнить их в два там или три раза, ибо для этого не успехи нужны, а взаимное рукомытие. Мастеру дашь — запишет втройне. А бумага, она выдерживает. Что же касается рационализаторства, то в это не поверит ни один ребенок в нашем дворе. Рационализаторы, они сразу видны, а Степан чем отличается? На трамвае на работу ездил, как и все смертные. А кабы соответствовало истине, — он бы мог такую машину изобрести, что все бы только ахнули. Нет, нет, это не про Мозолистого…».

«1950 год. Мастер цеха».

«Объективно говоря, он также годился в мастера, как я, скажем, в академики. Ну какой из меня академик? Я хотел сказать, какой из него мастер? Слово-то это надо понимать — мастер. А получилось, понятно, как: в анкете написано — восьмой разряд, пришла директива — выдвинуть молодежь, а он, вишь, самый молодой в цехе. В месткоме сказали: двинем Степана. И назначили. Мне рассказывал отец покойный, что у них был мастер на заводе. Гроза. Пройдется, бывало, кулаком по мордам, — кровопролитие. А что Степан со своей фигурой? Да у него и кулака-то нет… Перевелись мастера в наше время…».

«1952 год. Начальник цеха».

«Объективно говоря, я бы скорее мог быть папой римским, чем Степан начальником цеха. Ну какой же из меня папа римский? Я хотел сказать, какой мог быть начальник цеха мой сосед Степан? Ситуация мне ясна, как вчерашняя сводка погоды: мастер цеха Степан по несоответствию своему всю работу проваливал, цех шел на дно. Что делать? Директор завода решил немедленно снять начальника цеха. А кого ставить? Ясно, Степана, он вторым по списку в цехе числится. Вот и повысился, стало быть…».

«1955 год. Начальник ОТК».

«Объективно говоря, он также обеспечивал работу ОТК, как я, скажем, изготовление первого искусственного спутника Земли. Какое же я имею отношение к спутнику? То есть, какой же из Степана начальник ОТК? Обстановка вне сомнения: цех, где был начальником Степан, давал самое высокое количество брака. Все засмеялись. Никакие меры не помогли. Тогда бывший нач. ОТК сказал: «Пусть Степан Мозолистый на мое место станет и узнает, почем фунт изюма…». Так и сделали. А зарплата, она знает свое дело: человек выше — и она повышается».

«1958 год. Директор завода».

«Объективно говоря, я бы мог легче править Марсом, чем Степан заводом. Но как же я, то есть как же Степан сидит на таком высоком посту? Ничего удивительного: попал в номенклатуру. А говорят, что для того, чтобы попасть в номенклатуру, никаких объяснений не требуется, а вот, чтобы выйти из нее, — надобно громадное количество материалов. А их не так-то просто собрать. Директор завода. Х-му! На нашей улице, в нашем дворе — и вдруг директор завода. Я здесь живу уже, слава богу, сорок лет, никогда еще у нас не проживал директор завода. Это невозможно!..»

Когда мы благодарили Фарисея Гнускина за столь богатые и исчерпывающие комментарии, он в самодовольной улыбке раскрыл рот, и мы заметили, как там действительно зияла зловещая чернота. Чувство омерзения сменилось радостным сознанием того, что мы живем не на этой улице и не в этом коммунальном доме…

ЭТО БЫЛО ТРИНАДЦАТОГО