– Нет-нет-нет! Даже не смей стрелять новыми отговорками! Домашки мало, голова не болит, домой тебя никто не заставляет бежать, и ты не наказана!
– Думаешь, это все, на что я способна? Ха.
– Дарьяна! – тоном строгого старшего брата припечатывает Марк. Ничего не говорит больше, но я и так все понимаю.
Он хочет помочь мне. Вытянуть в реальный мир, показать, что он не так уж плох. Хочет дать мне новые корни, которые будут держать меня в настоящем, а не в иллюзиях.
Об этом часто говорит психолог. Ту же песню сегодня завела Катя. Даже Мирон намекнул, что огорчен моим уходом из команды.
И внезапно именно он решает спор: и с Марком, и внутри меня самой.
– Держи. – Он вынимает из рюкзака что-то маленькое. Подходит ко мне и вкладывает в мою ладонь.
Раскрыв ее, вижу двадцатигранный кубик. Зеленый, как глаза Мирона. Сделанный из материала, чем-то похожего на малахит. Кубик небольшой, но увесистый. Грани четкие, ребра идеально ровные, как и золотые цифры, высеченные на двадцати поверхностях.
– Это что? Двадцатигранник? – Марк заглядывает в мою руку, стоя сбоку. – Зачем с собой таскаешь?
– На случай непредвиденной настолки? – подхватываю я, но Мирон на наши шпильки и бровью не ведет.
– Если не могу принять решение, кидаю кубик, – делится он, глядя на двадцатигранник, который перекатываю между пальцами.
А я смотрю на Мирона. На то, как солнце путается в его темных, почти черных волосах и заставляет глаза искрить.
– Как кубик может помочь принять решение? Ты задаешь вопрос – да или нет? – Марк пытается взять кубик у меня из рук, но сжимаю ладонь. Не хочу делиться.
– Ага, – Мирон слабо улыбается. – «Нет» – это единица. «Да» – двадцатка. В зависимости от того, что выпадет, начинаю думать и крутить решения.
Возможно, в этом есть смысл. Не чтобы доверить судьбу кубику, но чтобы заставить себя думать. Чувствовать. Ведь мы зачастую знаем ответ, просто не можем услышать его внутри себя.
– Ты хочешь, чтобы я кинула кубик сейчас?
– Да. Спроси его насчет кино, – подсказывает Мирон и ведет нас к пустой лавочке у подъезда.
Я сажусь, а парни остаются стоять. Прежде чем кинуть кубик, крепко сжимаю его в ладони и мысленно спрашиваю: идти ли в кино?
Кубик танцует на гранях, а затем останавливается. На нас смотрит золотая двадцатка.
– Критический успех, – озвучивает Мирон. – Теперь ты просто обязана пойти!
Странно, но бежать я больше не хочу. Решаю довериться дурацкому кубику, который Мирон оставляет мне. Может, действительно пора дать нормальной жизни второй шанс?
В кинозале пахнет карамельным попкорном. К этому сладкому аромату примешивается резковатый запах одеколона, который тянется от Мирона. Он сидит по правую руку от меня и увлеченно смотрит кино.
А вот я поглядываю на него.
Когда твой старый друг врывается в настоящее, испытываешь странное чувство – смесь дежавю и чего-то нового, незнакомого. Вроде перед тобой все тот же мальчик, с которым проводила часы после уроков и гуляла в выходные. А вроде он уже совсем не тот.
Насколько Мирон изменился?
На экране яркими вспышками появляются взрывы. В зале становится чуть светлее, и я вновь смотрю на Мирона. Лицо серьезное, будто он на контрольной по алгебре, а не на комедийном боевике.
Помню, раньше он был таким улыбчивым и даже шумным, хотя сначала казался тем еще тихоней. Всегда кружил вокруг меня, боясь отойти, будто я чародейка, а он мой фамильяр. Отдалится слишком сильно – и растворится без магической подпитки.
Зато теперь он похож на глыбу льда.
И тут он внезапно поворачивает голову в мою сторону.
Вздрогнув, перевожу взгляд на экран. Стараюсь делать вид, что ничего не случилось. Ну подумаешь, посмотрела на соседа во время кино… И что? На Марка я тоже порой поглядываю. Хоть и не так часто, как на Мирона.
Лукашов тихо прыскает, и я готова дать руку на отсечение, что смеется он вовсе не над фильмом. Там сейчас на экране, вообще-то, в человека стреляют!
Упрямо не поворачиваю голову. Смотрю вперед, хотя сюжет ускользает мимо меня. Пальцы сжимают ткань юбки, но заставляю себя прекратить. Руки выдают волнение! Тогда я кладу их по бокам от бедер и вдруг чувствую прикосновение к коже моих пальцев.
Хочу отдернуть руку, смутившись, но Мирон ловит мои пальцы, переплетает их со своими. Непонимание во мне плещется напополам с незнакомой нежностью. Она теплом окутывает сердце и с каждым его ударом все дальше распространяется по телу.
Да что со мной?
Роняю взгляд, чтобы посмотреть на наши руки. Не верю телу, так поверю глазам.
Но я едва не подпрыгиваю на месте, когда вижу свою тонкую ладонь, пойманную в темные когтистые пальцы.
– Спокойно. – Голос Мирона звучит как-то по-новому. Ниже, жестче. В нем будто затаились рычащие нотки.
Мои глаза широко распахиваются, когда поднимаю их и вижу драконью маску, лицом к лицу со мной.
– Все хорошо, – заверяет Оникс. Теперь я узнаю не только внешность, но и голос.
И сердце знакомо подпрыгивает…
Из прорезей в маске на меня впервые смотрит не тьма, а ярко-зеленые глаза. А потом я просыпаюсь.