Он вытянул ноги к камину. Джереми носил темно-коричневые замшевые ботинки отвратительного фасона, которые всегда выглядят мокрыми.
– Ой, я вспомнил, что хотел спросить у тебя. Я хочу встретиться с Ричардом Парсом. Мне кажется, это тот человек, с которым не мешает познакомиться.
– Любезный мошенник.
– Ты меня представишь?
– Знаешь, я сам едва с ним знаком.
Это была правда, и к тому же я терпеть не могу знакомить Джереми с людьми; обычно он тут же начинает обращаться ко всем по имени.
– Чушь! Я постоянно вижу вас вместе. Я свободен перед ланчем во вторник. Могу и в пятницу, но вторник лучше.
На том и порешили.
Повисла пауза; я посмотрел на часы, Джереми не заметил, я посмотрел еще раз.
– Который час? – пробормотал Джереми. – Без двадцати трех минут, о боже. Отлично, еще уйма времени.
«Пред самомнением глупца немеют боги… и завидуют», – подумал я.
– В четверг я зачитаю речь.
– Хорошо.
– О Ближнем Востоке. Македония. Ну, знаешь, нефть.
– А-а.
– Думаю, это будет чертовски хорошая речь.
– Разумеется.
– Ивлин, ты не слушаешь. Как думаешь, в чем моя проблема как оратора? Сам я думаю об Оксфордском союзе как о…
Слепая ярость, огненный туман. Мы сцепились на ковре. Он оказался неожиданно слаб для своего веса. Джереми уклонился от первого удара кочергой, который пришелся ему в плечо; два других угодили прямо в лоб. Содрогаясь, я поднялся, одолеваемый животным любопытством узнать, что же все-таки скрывает его проломленный череп. Но я удержался и накрыл ему лицо его же носовым платком.
За дверью я столкнулся со своим слугой. Я уже забыл про херес.
– Хант, – я практически вцепился в него, – на ковре в моей комнате лежит джентльмен.
– Да, сэр. Он пьян, сэр?
Я вспомнил о хересе.
– Собственно говоря, нет. Он мертв.
– Мертв, сэр?
– Да, я убил его.
– Не может быть, сэр!
– Хант, что нам делать с ним?
– Что ж, сэр, если он уже мертв, то нам мало что остается, верно? Помню джентльмена, который совершил самоубийство на этой лестнице. Яд. Кажется, это было в девяносто третьем или девяносто четвертом году. Приятный тихий джентльмен, когда был трезв. Однажды он сказал мне…
– Мне понравилась твоя речь, но я думаю, что она была немного «тяжеловесна». Как думаешь, что Бегнал имел в виду?
Это был голос Джереми. В голове у меня прояснилось. Мы все еще сидели у камина. Он по-прежнему говорил.
– …Скэйф сказал…
В семь часов Джереми поднялся.
– Не буду тебя задерживать, ты же собирался принять ванну. Не забудь спросить Ричарда про ланч во вторник, хорошо? Ой, Ивлин, если ты знаешь того, кто пишет для «Айсис» репортажи о Союзе, не мог бы ты попросить его в этот раз отозваться обо мне снисходительно?
Я попытался представить, что однажды буду гордиться знакомством с Джереми. А пока…
Антоний, который искал утраченное
Революция пришла в Сан-Ромейро поздно и внезапно. Говорили, что провозгласил ее Казарин – журналист, получивший образование в Париже. Гонцы доставили ему вести, что венские студенты изгнали князя Меттерниха и, возможно, убили его, что Ломбардия охвачена восстанием, что папа бежал, а с ним все его кардиналы. Рыбаки с побережья принесли другие байки: о том, как чужеземцы пытали мужчин и женщин в Венеции, и об ужасах, творившихся в Неаполе. А еще о том, как после бегства папы из Рима все колонны собора Святого Петра содрогнулись. Многие крестьяне божились, что все это дело рук императора Наполеона, поскольку не знали, что он уже умер.
Так или этак, но революция нагрянула в Сан-Ромейро, и Казарин вместе с народом в самый разгар дня пришли к герцогскому дворцу и кричали. Казарин кричал о свободе, а народ кричал об отмене пошлины на оливки. Затем поползли слухи, что герцог вместе с семьей тайно покинул дворец. Поэтому народ разбил железные ворота, привезенные дедом герцога из самого Милана, и ворвался во дворец. Там он нашел лишь горстку совсем молодых солдат и, поскольку те оказались не склонными к сопротивлению, убил их. А затем, раздухарившись от собственной удали, народ стал искать, чем бы еще заняться. Кто-то крикнул: «Айда в Крепость!» – потому что Крепость была тюрьмой и у каждого имелся близкий родственник, заключенный туда за какое-нибудь преступление или по глупости.
Тогда Казарин вспомнил, что вот уже десять лет в Крепости томится граф Антоний со своей госпожой. Но когда люди сломали замки и отворили темницы, то нашли там множество должников, воров и одну бедную помешанную, которая величала себя Царицей Небесной. И ни следа графа Антония или его госпожи.
И вот вам история Антония, коего друзья прозвали «Антоний, который искал утраченное». Казарин, получивший образование в Париже, составил ее отчасти из того, что знал сам, а отчасти из того, что рассказал ему тюремный надзиратель.