Любовь Сутенера

После столь бурного пиара один из молодых конкурентов Собакина, до зубовного скрежета завидовавший его популярности, придумал собственный эпатаж Обманув кремлевскую охрану, он ухитрился взобраться на Мавзолей и уже оттуда, с того самого места, где престарелые коммунистические вожди некогда принимали грозные военные парады, повернулся к гулявшей по Красной площади публике своим голым и рыхлым задом, чем-то напоминавшим физиономию олигофрена.

Тем же вечером его физио… то есть задницу показали все центральные и дециметровые российские телеканалы, не говоря уже о каналах зарубежных, а уже на следующий день рейтинги продаж его книг выросли в восемь раз! Через день после этой выходки автор эпатажа был отпущен под подписку о невыезде и теперь, сидя дома в ожидании суда за хулиганство, принимал выстроившихся к нему в очередь журналистов, раздавая интервью направо и налево.

Оказывается, подобным поступком он символически показал, что ему нас…ть на наше тоталитарное прошлое!

Кстати, сам Собакин отнесся к выходке молодого конкурента с олимпийским спокойствием, поскольку апофеозом всего этого бредомыслия стало единодушное решение членов комиссии «сукеровской» премии присудить эту премию именно ему «в знак протеста против оголтелой травли писателя!». Какое жалкое и отвратительное зрелище, когда собирается группа профессиональных тусовщиков и на полном серьезе объявляет себя «цветом русской интеллигенции», «носителями высоких нравственных идеалов» или, по меньшей мере, «гордостью отечественной словесности»!

Мгновенно разбогатевший Вольдемар достойно встретил свалившуюся на него славу. Отказавшись от дальнейшего сочинительства, он позаимствовал идею у одного из американских художников-авангардистов 70-х годов и, по договоренности с фирмой «Главконсерв», принялся регулярно «издавать» кое-что другое…

Его нынешние творения представляли собой красочно оформленные консервные банки с надписью «Кал Собакина» и его собственноручной подписью. Ниже следовало грозное предупреждение от Главконсерва: «Остерегайтесь подделок!» Изделие пользовалось определенным успехом, поскольку некоторые остроумные злопыхатели стирали две последние буквы первой надписи и посылали соответствующий презент своим недругам.

Но самым поразительным было количество журналистов, пришедших на презентацию груды этих банок. От приглашения не отказалось ни одно издание или телекомпания, и зал был набит битком! Было просто поразительно наблюдать, насколько у людей отсутствует элементарное чувство брезгливости! Но как было бы славно, если бы на следующий год «сукеровскую» премию получило последнее творение Собакина. Это стало бы подлинной вершиной интеллигентского кретинизма!

На следующий день после презентации большинство изданий напечатали интервью с писателем-какофилом, выглядевшее следующим образом:

«— Ваша любимая музыка?

— Какофония.

— Ваш любимый литературный прием?

— Калокагатия.

— Ваши любимые артисты?

— Вахтанг Какалейшвили и Мария Каллас.

— Ваш любимый персонаж?

— Калиостро», — и т. д.

И тут, явно решив воспользоваться всей этой дурно пахнущей кутерьмой, на сцене появился мой знакомый литератор, с ходу обвинивший господина Собакина в плагиате. Судя по его злобным и весьма многочисленным интервью, он настолько возненавидел преуспевающего конкурента, что был готов не просто убить, но и надругаться над его трупом!

А суть претензий его заключалась в следующем. В последнем по времени издания авангардистском романе Собакина под шокирующим названием «Хань и хавчикс»[3] (который начинался следующим образом: «Я был в полной жопе. Вместе со мной здесь коротали время еще двенадцать апостолов зеленого змия, один из которых носил библейское имя Изя») господин литератор обнаружил афоризм собственного сочинения: «Чем старше и мудрее становится писатель, тем больше ему хочется иметь успех не столько у современников, сколько у потомков».

И теперь он грозился подать на Вольдемара в суд «за незаконное использование чужой интеллектуальной собственности!».

Все это было не более чем забавно до тех пор, пока я не встретился с Миленой, имевшей при себе свежий номер одного из толстых литературных журналов.

— Нет, ну ты прикинь, Серега, — возбужденно затараторила она, сунув мне под нос этот журнал и раскрыв его на нужной странице. — Смотри, что сделал этот зануда! Помнишь, я тебе рассказывала, как читала ему свои стихи, а он при этом что-то записывал?

— Нет, не помню, но готов поверить, что все так и было, — отвечал я, — а что тебя так разволновало?

— Так он вставил мое стихотворение в свой рассказ, как будто сам его написал!

— Серьезно? Ну-ка, дай глянуть.

Стихотворение оказалось весьма простеньким и до тошноты сентиментальным, но чего еще можно ждать от графоманствующей путаны: