Любовь тигра

Дед бабушки (об этом я уже упоминал) был священник, — как и положено, с виду благостный, внушительный, вселяющий в окружающих уверенность, твердость — с элементами трепета. Сын его — бабушкин отец — Иринарх Воронцов, тоже бородатый, благообразный, и, судя по фотографии, веселый и добродушный, священником, однако, не стал — и служил почему-то главным бухгалтером сумасшедшего дома... что побудило его не пойти по священным стопам отца? Вольнодумие ли, распространившееся в конце века, или слишком веселый характер, или наоборот — слишком суровые, неумолимые обстоятельства жизни?.. Загадка! Когда это еще можно было выяснить — я снисходительно пренебрегал... прадед — бухгалтер сумасшедшего дома... это произносилось лишь как шутка, как гротеск... долгие годы ради шутки, ради красного словца не жалели мы и родного отца, не говоря уже о каком-то там прадеде!.. Однако, как рассказывала бабушка, — и то место, которое занимал ее отец, было местом вполне почтенным, ничуть не позорным... почему-то я даже уверен, что дед мой не обсчитывал бедных умалишенных — и в доме у вполне почтенного, веселого и гостеприимного чиновника собиралась уютная, как бы сейчас сказали, теплая компания, где все весело, с подтруниванием любили друг друга... Почтмейстер, полицмейстер, батюшка, доктор... особенно большим весельчаком и говоруном, по детским бабушкиным воспоминаниям, был священник... Все же, похоже, намного теплей и уютней шла тогда жизнь! Слушая бабушку, я чуял уют слова «почтмейстер», видел его, благодушного, распарившегося у самовара, в гостях... нынче же... представить у себя в гостях начальника почты? Даже если само помещение этой конторы, надписи на стенах дышат бездушием и казенщиной!.. а представить в гостях у нас участкового — один вид которого вызывает желание не видеть его больше никогда?.. Нет, было теплее. С завистью и тоской вижу я канувшую во тьму ту задушевную компанию у самовара.

Потом, когда бабушка — веселая, разговорчивая, хлопотливая — появилась рядом со мной, я вовсе и не думал о том, откуда она произошла. Есть — и чудесно, у всех почти что есть бабушки, а у кого нет их — тому не повезло. Иногда лишь доходили какие-то глухие, почему-то волнующие звуки из прошлого... Дом на Кирпично-заводской улице — это еще в Казани — до переезда на Лихачевскую, где я и появился на свет... какой-то дом — наверное, деревянный, в глубине сада, за зарослями крапивы и бузины, скамейка на улице... у глухого черного забора... впрочем — может, это уже галлюцинация — почти что наверняка...

Вот мы весело разговариваем с бабушкою на кухне, со странным окном — маленьким, под потолком... потом — я вижу бабушку из оврага — это уже на селекционной станции, где летом работали и жили родители... Давно — и словно бы минуты еще не прошло!

Вот бабушка мне делает какое-то внушение — в ней появляется какая-то старинная строгость... Дворянского воспитания у нее не было, и крестьянских традиций — тоже... бабушка хоть не доучилась, но работала в маленьком городке Арске учительницей... и старинная, патриархальная строгость, манера были в ней, чувствовался другой человек, из другой эпохи — хотя человека ближе не было у меня... Оттуда же, из старины, доходили еще какие-то обрывки... о бабушкиной, кажется, сестре-красавице... или тетке? — которая была любовницей какого-то знаменитого волжского купца... Глубже я в это дело не вникал, и даже как-то уклонялся... какая-то повышенная стыдливость сопровождала меня тогда... нежеланье вникать, краснеть — я и без этого в те годы то и дело краснел!