Любовь тигра

— Да какая же другая! — поняв, что от цинизма можно немного передохнуть, радостно вскричал я. — Всегда такая была!

— А я думал... она завитая, с маникюром... сквозь зубы говорит! — задумчиво проговорил Игорек.

— Почему это? — простодушно изумился я.

— Ну как же... все-таки... жена академика... хоть и бывшая! — проговорил Игорек.

Тут я мгновенно и яростно смял этот разговор, вернувшись к спасительному цинизму... такого разговора я не выносил.

Академик... муж... а где он?

Единственный раз его — седого, величественного я видел, когда мы переезжали из Казани в Москву — посадил в «ЗИМ», отвез... куда — не помню! Есть чудесная, веселая — временами грустная бабушка — и все! И я ее люблю! А какой-то муж, который почему-то исчез... будь он хоть разакадемик... Не надо! Это стыдливое стремление ни о чем таком не говорить было принято в нашей семье, и объяснялось то ли очень высокой моралью, то ли нелюбовью к острым переживаниям... Например, только годам к тридцати я понял (не хотел раньше понимать!) — понял, и мучительно содрогнулся, узнав, что старшая сестра Эля от другого отца... Зачем это знать?

Так и с дедом. Потом я, конечно, корил себя, что не пытался больше увидеть его, понять... может, через него лучше узнал бы и себя... корил я себя — но как-то вяло... не хочется попадать в болезненное — честно говоря, и о себе не хочется узнавать всего.

Однажды шел разговор о чудесах, и бабушка рассказала:

— Было это как раз после нашей женитьбы с Василием Петровичем (как легко она это выговорила!)... Вышло, что одновременно ко мне посватались двое — Василий Петрович, обычный еще сельский агроном, и некий Орлов... Василию Петровичу я дала согласие, а Орлову отказала... И вот — в первую же нашу ночь мы лежим с Василием Петровичем на постели — и вдруг явственно слышим в соседней комнате босые шаги. И главное — не то чтобы мерещится, потому что явственно слышим оба — босые шаги. «Ты слышишь, Василий Петрович?» Молча кивает. Шаги абсолютно уверенные, в соседней комнате — хотя входная дверь заперта была, и не скрипела... «Сходи, — говорю, — Вася, посмотри!» «Ты знаешь, — шепчет, — я боюсь». Потом все-таки решительно встал — характер у него был вспыльчивый, тяжелый — пошел... Запор проверил форточку... все закрыто. Вернулся, лег... через некоторое время снова явственные босые шаги! Ну — тут уж мы оцепенели, не сдвинуться!.. И главное — оба поняли, хотя вслух не сказали друг другу, что это шаги Орлова, по походке, что ли? — и по глазам Василия Петровича я поняла, что и он это понял... А что уж это было... — бабушка развела ладошками.

На протяжении всей этой истории я весь искрутился — встать и выйти было невежливо, потом я все-таки встал, вышел.

— Дура! — молча, но яростно думал я. — Ну и вышла бы замуж за этого Орлова — он, видно, хоть любил... раз стал привидением... уж он бы тебя не бросил, как этот академик!..

Мысль о том, что при таком раскладе я вовсе не существовал бы на свете, как-то совершенно не охлаждала меня! Ну и пусть!.. И уж во всяком случае — молчала бы о том, как упустила свое счастье! Я метался.

Невыносимо — и сейчас невыносимо — когда твоих близких кто-то не любит, ужасно с ними обходится... лучше — тайна... пусть это называется — стыд!

За кадром дед, конечно, существовал... Когда переехал в Москву — в его казанскую квартиру переехал профессор Лебедев, а мы — в лебедевскую... где я и родился... Да и в Ленинград, во Всесоюзный институт растениеводства родители мои, хоть и талантливые ученые, вряд ли попали бы без его помощи...

Что еще? Три светло-серых тома его сочинений по сельскому хозяйству, по обработке почв. Еще — протокол заседания знаменитой сельскохозяйственной конференции, на которой Лысенко громил генетиков... но выступлений деда — Василия Мосолова при этом не было, хоть и сидел он, конечно, в президиуме — Лысенко был президентом Сельскохозяйственной академии, дед — вице-президентом... Был ли он прихвостнем Лысенко, исполнителем его воли? Навряд ли! Такого никто не говорит. И на резолюции, шельмующей генетиков, его подпись таинственно отсутствует. Хотя — почему... неизвестно! Характер, как дошло до меня, он имел самостоятельный, крутой — особенно уже будучи во славе за заслуженные труды... Фотография: приплюснутое властное лицо, седой бобрик, сановное пенсне. Что за этим? Что-то клокотало — раз умер он во время какого-то бурного заседания, почти на трибуне... Мало, конечно мало... но не надо было бабушку бросать! — мог бы догадаться, что внук будет писателем!.. Надо было для карьеры? Ерунда! Все расчеты эти обычно оказываются просчетами!

Рассказ бабушки: приехал навестить сына Валентина, еще в молодости... стал выговаривать, что тот пижонит. — А почему бы нет? — Валентин ему отвечает. — Ты ведь сын марийского крестьянина-бедняка, а я — сын академика...

Сын, две дочери — одна из них — моя мать... Как бы все сложилось, когда бы все вышло иначе?.. Не знаю, не знаю как с непокорным сыном — кажется, плохо, а дочерей — мать и тетю Люду — он все же поддерживал.