Любовь тигра

Мать не зря то и дело говорила про отца: «Ну — блаженный! Ну просто — чистый блаженный!» — то с добродушной насмешкой, то с досадой. И отец, действительно, видимо, не очень хорошо ориентировался в разного рода интригах — в результате оказался вытесняемым из Всесоюзного института растениеводства. Институт этот был знаменит, красовался на Исаакиевской площади в роскошном здании бывшего Департамента земледелия, уже тогда имел мощные международные контакты — и работать в нем, соответственно, должны были люди, знающие тонкое обхождение и политес, и одновременно — крепкие подводные связи в тех величественных зданиях, которые правили тогда, да и теперь правят, нашей жизнью. Отец явно всего этого не учитывал, наивно полагая, что в научном институте достаточно заниматься лишь наукой; а она-то как раз играла последнюю роль! Вот — связи со всеми женщинами отдела, которые при случае встанут за тебя стеной, или поездки на рыбалку со звякающими пакетами в компании сильных мира сего... это да! Всего этого отец не делал, по своей исключительной духовной лени, передавшейся, кстати, и мне: просто нет никаких сил заняться тем, что тебя абсолютно не интересует! Взирая на шустрых людей, я (как и отец) не могу избавиться от изумления: как это люди могут делать такое, что в самом страшном сне не приснится! Но — люди могли, а отец не мог, и оказался вытесняемым, дружеская его компания оказалась подобрана не из тех, кто правит... дни его в институте были сочтены — об этом они и говорили с мамой ночи напролет: неужели ничего нельзя сделать, ведь рушится жизнь? И хмурая, встревоженная в те дни мама оказалась права в своих самых дурных предчувствиях: прежняя счастливая жизнь действительно кончалась. Поскольку научных, а так же бытовых придирок к отцу было не найти, все было сделано на уровне более высоком, как это было принято тогда. Тяжелое словечко «надо!» было начертано на знамени эпохи — люди с каменными, суровыми лицами вызывали к себе в строгие кабинеты, и доверительно говорили: «Надо!» — и это уже не обсуждалось. При этом каменные эти люди, то и дело бросавшие людей в страшные пропасти, сами редко когда шли на какие-либо подвиги, их задачею было — кидать других и при этом как бы вдохновлять. Считалось, что слово «надо» приводит людей в бешеный экстаз, состояние счастья!

Конечно, мой взгляд был устремлен как всегда куда-то не туда — и драматического момента ухода отца я не помню — тем более, как это и бывает в жизни, все было несколько размазано во времени, в пространстве и эмоциях... вроде, папа оставался с нами (как же иначе?!) — просто он работал теперь в другом месте — директором селекционной станции «Суйда», где-то за Гатчиной, примерно в двух часах езды... ничего вроде страшного... но на самом деле — все уже безжалостно разорвалось, — хотя все еще продолжало пульсировать, как пульсирует некоторое время разорванное сердце.

Сначала отец еще ездил туда-сюда каждый день. Вставал где-то в половине пятого, где-то за пределами сознания, когда все обычные твои чувства и отношения как бы отсутствуют или резко искажены... одевался, брился, что-то жевал и выходил в неуютную тьму... в семь утра уже надо было быть в жуткой дали, у здания правления станции на распределении нарядов. Как директор он обязан был присутствовать на этой церемонии каждое утро, и всегда это сопровождалось душераздирающими драмами — как всегда у нас, всего катастрофически не хватало, а борона так была всего одна на все отделы. Кроме того, еще нужно было строить здание для этих отделов, теплицу и лабораторию... никаких строительных управлений не существовало тогда, строить надо было так называемым хозспособом, то есть из ничего! И все остальное, накопившееся там, рухнуло на отца, — у хозяина покосился дом, у женщины украли курицу — и все это неслось ему: «Кушай, начальник!». И после всего этого (а завтра день будет не легче!) нужно было еще размеренно шагать снова через тьму — два километра до станции, и в холодном темном вагоне, пропахшем едким дымом, трястись два часа до города — в семью, ведь он был ее главой — и там еще ждут какие-то сюрпризы, а завтра снова вставать в пять часов, и все сначала!