Любовь в эпоху перемен

…Чекист помог Скорятину перетащить коробки из зала прилета на стоянку такси и уместить картонный куб с телевизором в багажник черной «Волги», левачившей у аэропорта. Друзья обнялись и расстались навсегда. Впрочем, нет, однажды Гена в ожидании очередного нагоняя томился в приемной Кошмарика, пока тот совещался со Злотниковым, провалившим выборы. Наконец Сёма, злой и красный, выскочил из кабинета. Его тут же стеной окружила охрана. Так вот, один из «секьюрити» показался похожим на Валеру, постаревшего и облысевшего, но еще бодрого. По всему, он был тут главным, распоряжался, командовал в шипящую рацию, даже не глянул на своего чикагского друга. Так, наверное, и погиб, бедняга, вместе с боссом, когда мотоциклист прилепил к крыше бронированного «мерседеса» бомбу. Или ехал в другой машине. Какая разница? Человек, выпавший из твоей судьбы, в сущности, так же мертв, как и все, зарытые в тесной кладбищенской ограде.

«Левак», крутя баранку, косился на яркую плоскую коробку с видаком, которую счастливый обладатель бережно держал на коленях. Наконец водила не выдержал:

— Откуда?

— Из Штатов.

— И почём?

— «Видак» — двести. Телик двести пятьдесят.

— Недорого.

— Просто повезло — на сейл попали.

— На что попали?

— На распродажу. Сезонная уценка.

— С браком, что ли?

— Почему с браком? Перепроизводство у них. Не знают уж, как товар продать. Берешь двойку — сразу скидка 50 процентов.

— А сколько же там народ получает?

— По-разному. Работяги — тысячу-полторы долларов.

— В год?

— В месяц.

— Вот суки!

— Кто?

— Коммунисты долбаные!

Предусмотрительный Гена повез покупку не домой, а к Алику. Тот обещал за хорошие деньги пристроить технику дружественному жестянщику с Кунцевского автосервиса. Бирюзовые бусы Веркин уже сдал знакомому ювелиру. План был такой: забрать выручку за вычетом долга, отдать на реализацию «двойку», потом днем, когда Марина на работе, заскочить домой, вынуть из тайника Зоино ожерелье, быстро собрать вещи и улететь в Тихославль — без рыданий и объяснений. Как говорили в те годы: «Уходя, уходи!»

Бывший рыцарь правды встретил гостя в махровом халате. Он переживал трудные времена. Не без папиной помощи его взяли в АПН и готовили к засылке в Австрию — собкором. И вдруг он по-дурацки погорел на валюте — спьяну решил разменять в «Метрополе» сто долларов. Дело-то пустяшное, привычное, но Алик попал под декаду борьбы с фарцовщиками. Расстрелять, конечно, не расстреляли, не те времена, но загранка обломилась, да еще отец набил сыну морду, и тот долго не мог показаться на людях. Поганца пристроили в «Пионерскую зорьку», и он приторным голосом рассказывал в эфире, как юные поколения всего мира завидуют счастливому советскому детству.

— Ну ты дал! — восхитился Веркин, обнимая однокашника.

— А что случилось?

— Твоего «Многоженца» Горбач на Политбюро цитировал. Сказал: только гласность может одолеть агрессивно-послушное большинство. Знаешь?

— Нет. Я же прямо с самолета.

— Слушай, Ген, я хочу свою газету организовать.

— А разве можно?

— Скоро будет можно, хотя и трудно. Я на «коня» надеялся, но он не при делах.

— А что такое?

— Выперли.

— За что?

— Не с теми водку пил. Теперь на даче кроссворды разгадывает. Поговори с Исидором! Он у Яковлева через день бывает.

— А как назовешь газету?

— «По прочтении сжечь!» — хихикнул Алик.

— Я серьезно!

— Еще не думал.

— Назови «Честное слово».

— Здорово! Прямо сейчас придумал?

— Угу.

— Такая голова и такому дураку досталась. Не разводись с Мариной!

— Ты-то откуда знаешь?

— Все знают.

— Я люблю другую.

— Гена, любовь — это функциональное расстройство. Лечится регулярным семяизвержением. А семья — святое.

— Не обсуждается.

— Вот к чему приводят смешанные браки. Еврей так бы не поступил! На, забирай свои бабки! Долг я вычел… — Веркин протянул перехваченную аптечной резинкой пачку красных десятирублевок с камнелицым Ильичом.

— Спасибо, — спецкор, недоумевая, взъерошил купюры: денег было явно маловато.

— Я семь процентов снял, — уловив сомнения, разъяснил Алик. — Комиссионные. Обычно берут десять, но я по-дружески…

— Конечно, конечно… — закивал Скорятин, прежде не сталкивавшийся с рыночными отношениями в своем кругу.

— За «двойку» возьму пять процентов! — лучезарно пообещал однокурсник.

— Почему же?

— Скидка за «Честное слово»! — Взор рыцаря правды заволокло счастье вынужденного благородства. — В этой жизни все имеет цену. Бесплатно только птички поют.

«Может, это и есть социализм с человеческим лицом? — думал Гена, спускаясь в лифте. — Общество цивилизованных кооператоров. Или это уже капитализм?»

— А вы знаете, что трупы в могилах теперь не разлагаются?

— Почему? — очнулся главный редактор.

— Почему-у? — передразнил «чайник». — Из-за консервантов, которые мы с вами кушаем. На страшном суде все будем как огурчики. Пошутил. Теперь шестой вопрос. Как получилось, что флаг новой России по расцветке один в один с этикеткой «Пепси-колы»? Замечали?

— И в самом деле: красный, синий, белый… Вы верите в теорию заговора?

— Заговор, мой друг, — это не теория, а тысячелетняя практика. Вспомните ветхозаветных интриганов!