Любовь в эпоху перемен

— И ускорение! — добавил, насторожившись, Колобков.

— Это вы к чему, Илья Сергеевич? — посуровела владычица.

— А к тому, что нам еще надо гостя покормить. Показать город…

— Город вы показать не успеете.

— Почему же?

— В два часа встреча с читателями… — извиняясь, объяснила Зоя.

— Но ведь я… — удивился Скорятин. — Вы народ не соберете.

— Мы знали, что вы не откажетесь! — простодушно улыбнулась Мятлева. — И заранее объявили…

— Это называется «опережающим развитием»! — хохотнул агитатор.

— Вот ведь партизанка! Ладно, — согласилась Болотина. — Илья Сергеевич, быстренько покормите гостя в райкоме и назад. Город покажете потом. Зоя…

— Слушаю!

— Книги на списание подготовили?

— Заканчиваем.

— Долго заканчиваете. Смотрите у меня! А вы идите! — поторопила гостей директриса. — У нас свои вопросы, рабочие. В два часа. И не опаздывайте!

— Ни-ни…

Прощаясь, Гена испытал странное чувство: ему жутко не хотелось уходить отсюда, он старался продлить присутствие возле этой удивительной Зои Мятлевой, спрашивал с умным видом, что читают нынче молодые оболтусы, заинтересованно кивал, а сам глазами впрок впитывал ее облик. Она все поняла и улыбнулась москвичу со строгим удивлением. Болотина тоже учуяла и кинула на журналиста тяжелый взгляд — таким отшивают на рынке прохиндеев, которые, пробуя снедь с прилавка, норовят пообедать.

— Строгая тетка! — уже за дверью заметил Гена.

— У нас ее зовут Елизавета Вторая.

— А Зоя Дмитриевна — просто удивительное… создание…

— Даже не мечтайте! Сразу дуэль через платок! — предупредил Колобков.

16. Спецобщепит

Райком обитал в бело-розовом особняке с венецианскими окнами, видимо, прежде здесь было дворянское собрание или что-то в этом роде. С фронтона еще не сняли кумачовую растяжку:

Да здравствует 9 мая — День Великой Победы!

— Конец восемнадцатого века. Архитектор Миронов. Зал уездного собрания украшен мраморными колоннами. Вон с того балкона 7 декабря 1918 года провозгласили Советскую власть, — скороговоркой сообщил Илья, подтвердив догадку.

У входа, на газоне, росли властолюбивые голубые ели, и при дверях стояли две массивные урны, выкрашенные серебрянкой. В раздевалке интеллигентная гардеробщица почтительно приняла у них верхнюю одежду, а Генину кепку с помпоном долго рассматривала и повесила на рожок с особым уважением. В холле стоял «на тумбочке» молоденький конопатый милиционер.

— Со мной! — Колобков властно махнул развернутым удостоверением и кивнул на спецкора.

— Вижу, — страж посмотрел на пропагандиста с обидой. — А документик, прямо сказать, у гостя имеется?

— Конечно, — Скорятин вынул редакционное удостоверение.

— Не годится. Надо пропуск заказывать.

— Он из Москвы! — возмутился Илья.

— Хоть с Марса.

— Пресса!

— Порядок есть порядок.

— Нам надо срочно пообедать. У нас встреча с читателями.

— Тем более. Столовая режимная. Спецобщепит, прямо сказать.

— Ну ты, Лёша, свинья! — возмутился Колобков.

— Старший сержант Степанюк, если забыли, товарищ Колобков! — с мягкой угрозой напомнил милиционер.

— Товарищ старший сержант, а по партбилету вы меня пропустите? — спросил москвич.

— По партбилету любой коммунист может пройти в районный комитет.

— И пообедать?

— Нет, для обеда вкладыш нужен.

Мымровец предъявил красную книжицу с темным профилем Ильича. Она оказалась в боковом кармане случайно — обычно хранилась дома, в столе, запиравшемся на ключ. Гена возил партбилет в редакцию, чтобы сдать взносы за апрель. Деньги-то парторг Козоян принял, а печать не шлепнул, забыл, растяпа. Потом, впопыхах и обиде собираясь на вокзал, Скорятин не выложил документ из кармана. Постовой долго мусолил узорные странички, сопя и явно удивляясь серьезным суммам, с которых столичный коммунист платил ежемесячно по три процента. Такие деньжищи в Тихославле были, очевидно, в диковинку. Возвращая документ, старший сержант попенял:

— Геннадий Павлович, что же это у вас за апрель не плочено?

— Виноват, замотался по командировкам, — примирительно объяснил спецкор, зная по опыту, что с нижними чинами лучше не связываться, наоборот, надо показывать особое уважение к их ничтожным полномочиям.

— Повнимательнее на будущее! В гостинице, прямо сказать, осторожнее. Всякое бывает.

— Глаз не спущу!