Чайник, надежно спрятанный в углу комнаты, так, чтоб с улицы не был виден дым, закипел.
Нина сняла его с огня, отставила в сторону, прямо на паркет, не заботясь о том, что прожжет дыру. Этому дому уже ничего не страшно.
Наклонилась, прикурила от открытого огня, и кинула сверху плотное покрывало. Больше ей ничего греть не надо будет.
В глубине дома что-то поскрипывало, побрякивало, потрескивало. Нина особо не волновалась. Скорее всего, это хозяева. Надежно заблокированные в одной из комнат.
Это не она их туда отправила.
Когда Нина нашла этот дом, то все уже было так, как есть. Она просто менять ничего не стала.
Она вообще как можно меньше старалась оставить следов своего присутствия.
Конечно, ищейки найдут, если будут хорошенько рыться.
Но, может, не будут?
В конце концов, ну кому она нужна?
Обычная девка с кухни, пешка. Ни стрелять, ни драться… И мордашка тоже не особо…
Да уж, Нина очень старалась быть как можно менее заметной.
Новый мир диктовал условия.
И все равно прокололась. Глупо, до невозможности.
Черт бы побрал эту похотливую скотину, не пропускающую ни одной юбки!
И как углядел только ее за слоями грязной одежды!
Прижал, облапал. Засопел, задирая юбку.
Можно было бы и вытерпеть, но ведь тогда сразу потащит трахаться.
А не хотелось, ну вот никак не хотелось.
Нина со вздохом посмотрела в удивленное до невозможности, противно-усатое рыло, на котором все явственнее проступало довольное выражение, словно жемчужину в говне нашел.
Затем увернулась, довольно неуклюже, случайно выставила ногу, нелепо облокотилась на стену, задыхаясь.
И, с ужасом и удивлением, со слезами на глазах практически, глупо смотрела на валяющееся у нее под ногами бесчувственное тело.
Саймон упал очень неудачно, попутно ударившись лбом о стену и пахом о ее нечаянно выставленный локоть. И рука у него была как-то не так повернута.
Вот беда-то!
Просто ужас берет!
И все бы прошло хорошо, и у Нины была бы фора, пока это животное не очнется, а это случилось бы только дня через два (и не спрашивайте, откуда она знает), но вот везение — это все-таки не ее фишка.
Громкие хлопки раздались в полной тишине, от косяка отделилась крепкая фигура в неизменной кожанке и с такой же неизменной битой на плече.
Как она его не пропасла сразу? Все-таки хватку потеряла. Потеряла, блядь, хватку!
— Дееееетка, — голос хрипловатый, сексуальный, веселый, — вот это ничего себе, дееетка! И кто же ты, блядь, такая?
Нина опустила глаза, пряча невольный ужас, голос ее прозвучал тихо и испуганно, так, как и должен звучать голос несчастной овечки.
Она — несчастная овечка. Может, поверит?
— Я Нина, работаю на кухне…
Мужчина остановился прямо перед ней, покачался с пятки на носок, задумчиво разглядывая ее.
А затем резко дернул битой в ее сторону.
Тело действовало само, на автомате уходя с линии удара.
Нина включила голову, только уже отшатнувшись, и обругала себя мысленно всеми матерными словами, которые знала.
Овца тупорылая! Идиотка!
А мужчина, вслед за молниеносным движением биты, оказавшийся рядом с ней — близко, слишком близко! — приподнял двумя пальцами ее подбородок, заглянул в глаза.
Нина, поняв, что маска овечки трещит по швам, опадая к ногам, хмуро посмотрела на него.
Лицо его, красивое, мужественное, жестокое, было сейчас удивленным. Таким же удивленным, как и у Саймона до этого.
— На кухне, значит… — задумчиво пробормотал он, провел большим пальцем руки по ее губам, огладил скулу. — Ну-ну…
Затем отступил, так же резко и быстро, как и подходил до этого.
Развернулся и пошел прочь. Нина стояла у стены, пристально глядя ему в спину.
И дождалась.
В дверях он повернулся, ослепительно сверкнув улыбкой:
— Увидимся вечером, деееетка.
И ушел, насвистывая.
Нина перевела взгляд на застывших свидетелей сцены.