Любовь в настоящем времени

Митч сидел на диване рядом со мной. Наверное, думал, я сплю. Попка и Хроник весело щебетали у себя в клетке.

По-моему, я стал что-то напевать. Я не нарочно. Запелось, и все.

— Что происходит? — спрашивает Митч.

— А что такое?

— Чего это ты не спишь? И что ты там поешь?

Эту песенку мы с Перл всегда пели перед сном.

— Ничего, — отвечаю.

— А почему не спишь?

— Не знаю. Не спится что-то.

Я сел на диване, надел очки, и мы стали смотреть фильм про полицейских вместе. С самого начала было ясно, кто хороший, а кто плохой, и в конце наши победили.

Потом были одиннадцатичасовые новости. И опять показывали, как вертолет забирает мужика с собакой.

Я опять прикрыл очки руками.

— Леонард, — говорит Митч. — Дружище. Если он не уронил своего кобеля в прямой трансляции, в записи он его уж точно не уронит.

— Эге, — соглашаюсь я. — Я знаю.

Я проснулся поздно. По-моему, мне снилась Перл. Но я не мог вспомнить свой сон. Он ускользал от меня. Утекал, словно вода из пригоршни.

Я сел и не мог найти свои очки в темноте. И ингалятор не мог найти.

Дыхание у меня перехватило, я ничего не видел и не мог найти очки без очков. Ведь прежде я никогда не ночевал у Митча.

Я чувствовал, что Перл где-то рядом, но не мог пока объяснить, что это значит. К тому же без ингалятора мне становилось все хуже.

ПЕРЛ, 18 лет

Вот оно

За те пять лет, что прошли после рождения Леонарда, я изо всех сил пыталась освоить две вещи. Уметь грамотно говорить. И не попадаться в лапы полиции.

Ну, говорить-то я через пень-колоду научилась. Практики не хватает, вот чего. Ведь столько времени проводишь на улице, а там у людей с культуркой слабовато. Они либо не знают ни хрена, либо не умеют свои знания применить. Но я все-таки почти восемь лет ходила в школу. И я старалась. Ведь со мной был Леонард. А мальчик всегда подражает матери. Так мне казалось.

Что касается полиции, то поначалу я даже боялась навещать в тюрьме Розалиту. Правда, она регулярно платила за квартиру наличными, и хозяин даже не знал, как ее зовут. Да и плевать ему было на это. Только я все равно осторожничала.

А если не попадаешься полиции какое-то время, то невольно начинаешь думать, что тебя и не заберут никогда.

Так что все пять лет я старалась говорить правильно и держаться от полиции подальше.

Но вот однажды я не убереглась.

Миссис Моралес послала меня съездить кое-куда на своей машине. У нее очень красивая машина, — наверное, поэтому полицейские ко мне и прицепились. За рулем такого механизма я смотрелась как-то не очень. Вообще-то водить я умею, у Розалиты была машина, и она меня научила и разрешила ездить на ней, пока сама сидит. Потом Розалитина машина сдохла. Все равно этой-то она и в подметки не годилась.

Но вот прав у меня нет. И не было никогда.

Меня отвезли в участок, сфотографировали так и этак и взяли отпечатки пальцев. В общем, ничего хорошего. Просто жуть, если честно. А еще, говорят, мы вас привлечем к судебной ответственности. Это еще что такое, спрашиваю. И мне выдали повестку. Вам, мол, следует явиться в суд и заплатить штраф. А в суде, говорят, надо будет предъявить удостоверение личности. У меня с собой его не было. Да и все равно я назвалась не своим именем, какое уж тут удостоверение. Я долго ломала голову, что хуже: наврать или сказать правду, и решила наврать. Да это, наверное, и неважно было — правда или ложь. Все равно в этот день все решилось.

Думаю, заберу Леонарда и мы смоемся. Чем дальше, тем лучше. Куда-нибудь в Орегон или штат Вашингтон. Там, говорят, хорошо. Пока мы вместе, неважно, где жить.

И вот я отправилась в суд. Леонарда я оставила у Дока. Он уж много времени провел у Дока. Вроде Леонарду было там по душе. Еще бы. Все так и плясали под его дудочку. За исключением одного попугая.

Я села в автобус.

К черту суд, думаю, направлюсь-ка я прямехонько в Орегон. Так мне и надо было сделать, теперь-то ясно. Задним умом мы все крепки.

Правда, я попросила судью дать мне тридцать дней отсрочки, чтобы я смогла заработать нужную сумму. Денежки бы мне пригодились, это точно. Только не на штраф. Мы с Леонардом купили бы билеты на автобус — и поминай как звали. Судья пристал насчет моего удостоверения личности. Я говорю: оно у матери, она уехала из города, а как с ней сейчас связаться, понятия не имею. Но когда я буду вносить штраф, я ему удостоверение предъявлю.

Я уж знаю, какие они, эти полицейские да судьи. Хрен редьки не слаще. Захотят, скажут: фиг тебе, не пойдет. А захотят, кивнут: мол, черт с тобой, убирайся. И мой кивнул и говорит: у тебя тридцать дней, чтобы все уладить.

Я направилась к автобусной остановке. Лил дождь. Рядом с остановкой была припаркована большая черная машина американского производства. Прямо в землю вросла. Даже не знаю, что это она так бросилась мне в глаза. И та ли это была машина?

«Не пугайся, — говорю я себе. — Не забивай себе голову ерундой».

Я забрала Леонарда от Дока, и мы отправились домой, и я уложила его в кровать, и принялась расчесывать ему волосы, и напевать, и рассказывать, как замечательно мы заживем на новом месте.

— А где это будет? — спрашивает.