Любовь в ритме танго

Когда это случилось, Сантьяго не понял, что мое терпение на исходе. Мне, конечно, самой следовало поговорить с ним, почувствовать ситуацию. Я уверена в том, что он даже не мог предположить, что эта деталь обладает такой важностью для меня. За почти два года брака и время ухаживаний ничего подобного не случалось, потому что Сантьяго старался принимать решения за нас обоих. Я ни о чем долго не волновалась, все дни казались мне похожими один на другой. Я знала, что ему во мне многое непонятно, и он часто указывал мне на это, говоря: «Все это так же мое, как и твое». Он часто использовал это рассуждение, ему оно казалось таким же правильным, как на публике заявить, что он очень сильно хочет меня трахнуть, это было так же очевидно, как и то, что я должна была говорить правду моим врачам, это было естественно, а значит, правильно.

Мы были дома, мы ужинали в первый раз с двумя друзьями Сантьяго, такими же экономистами, в их голове ничего интересного не содержалось, и с их женами — одна на шесть лет старше меня, другая только на три года. Они обе работали на предприятиях — одна юрисконсультом, другая — аудитором, и обе одинаково мне неинтересны.

По какому-то странному правилу мы расселись по половому признаку, Сантьяго сидел на почетном месте, во главе стола, по обеим сторонам от него были оба парня, а я сидела на противоположной стороне; по обеим сторонам от меня сидели их женщины, с которыми, по общему мнению, у меня должно было быть больше интересных тем для разговора. Они вели разговор о средстве от ожирения, обменивались информацией о том, сколько раз в неделю они взвешиваются, как ведут учет результатов, чтобы наблюдать динамику изменений. Потом они спросили меня, контролирую ли я свой вес. «Не контролирую», — ответила я. Я старалась казаться гостеприимной хозяйкой, но не могла говорить о том, что меня не волновало. «Я хочу сказать, что не вникаю в это, я не толстею, не худею, я ем, все, что хочу. Я никогда не думала об этом». Потом я сказала, что не знаю, зачем вообще говорить обо всей этой ерунде. «Но разве так можно?» — запротестовала та, которая сидела справа от меня, и тут я ей выдала все, что думаю о них, и тогда все, даже мужчины, посмотрели на меня как на сумасшедшую. Мне было бы интереснее поговорить о законе Бойера, но мои собеседницы встали из-за стола. Потом я успокоилась и была невозмутима весь остаток ночи, лишь мучилась вопросом, почему Сантьяго смотрел на меня такими ошалелыми глазами. Когда мы остались одни, он спросил меня, что я выиграла этим скандалом с его друзьями, а я его не поняла. Конечно, он нашел способ заставить меня поговорить об этом, он спросил, всегда ли я так разговариваю с чужими людьми, потому что это настоящее свинство, действительно ли я так думаю о людях, как говорила на этом ужине. Я ответила утвердительно. «Но это не имеет для меня значения, — сказала я в конце концов, — я уверена, что не виновата ни в чем, тем более что мужчин не волнуют наши разговоры». «Твой кузен не обратил бы на это внимания, верно?» — намекнул Сантьяго мне с долей иронии. «Конечно, — ответила я, — моего кузена это не напрягало». «А я, значит, веду себя, как свинья», — заключил Сантьяго. Я подумала, что не слишком подхожу ему. Стандартно мыслящим мужчинам нужны такие же женщины, но не винил меня. Мы больше не говорили об этом.

С этих пор я поняла, что не нравилось Сантьяго, но в тот раз я не была виновата, потому что не знала, по каким правилам он живет, хотя я никакие правила не признаю. Я до сих пор помню его лицо в тот момент: раздувшиеся ноздри, сжатые губы, морщины, сложившиеся в смешную гримасу, выпученные от тошноты и страха глаза. Я бы плюнула ему в лицо, но у меня даже не было времени, чтобы собрать побольше слюны во рту. Он повернулся, чтобы войти в меня, протянул руку до столика, дотянулся пальцами до ящичка с носовыми платками, вытащил по меньшей мере дюжину, которую сжал предварительно ладонью своей левой руки, и этой самой рукой помог себе снова выйти из меня. Потом почти прыжком он вскочил с кровати и побежал в ванную, пока я продолжала лежать, опрокинутая навзничь, и глядела на него.

— Да, — сказала я громко, хотя он не мог слышать меня, — беги в ванную, кусок дерьма.