Любовь в ритме танго

— Меня не волновало, что Хайме должен был обо мне думать. Я продолжала хранить верность его отцу, это было все годы, так будет всегда. Однажды, когда он уже стал старше, мы говорили об этом, у меня возникло ощущение, что он хотел поверить мне, но ничего не понял, не смог понять, потому что с ним никогда не случалось ничего подобного. «Эти вещи понятны только женщинам, мама, не нужно влюбляться, это приводит к сумасшествию», — сказал он мне. И я ответила, что это неправда, потому что и Хайме меня так же сильно любил, я знаю, с ним происходило то же самое, что и со мной. Но твоему отцу все это было непонятно. И поэтому мне жаль его.

Я была готова пожалеть отца, когда наконец он отважился позвонить, почти через пятнадцать дней после своего ухода. Он позвонил, чтобы пригласить меня пообедать в каком-то ресторане, приличном и дорогом, там он спасался бегством, когда хотел вернуть себе уверенность. Никто не понял, почему я приняла приглашение на этот обед. Матери это показалось провокацией коллаборациониста, сестра назвала меня изменницей в более радикальных выражениях, и даже Сантьяго спросил, почему я согласилась. Это мой отец, отвечала я всем, но у меня было ощущение, что никто этого не понимал.

— Мама очень беспокоится, — сказала я, прежде чем сесть за стол. Я теперь представляла себе, что чувствовала бабушка, когда от нее ушел дед. А теперь то же самое переживала моя мать, раньше ей не приходилось проходить через такое унижение, прежде она всегда была такой легкомысленной, что казалось, просто плывет по жизни. — Тебе следовало сделать это раньше, так было бы лучше, а теперь… Она чувствует себя бесполезной, старой вещью. Я думаю, что именно это заставляет ее сильно страдать, а вовсе не сам факт того, что ты ее бросил. Она чувствует себя преданной.

— Да, — отец перевел взгляд на свои ногти, прежде чем скривить губы, пытаясь улыбнуться, — но я не виноват.

— Возможно, нет, — я должна была сдержать себя, чтобы не закричать, потому что его улыбка выбила меня из колеи, — но ты мог бы признаться в этом.

— Хорошо, — он посмотрел на меня, — это большое предательство, огромное, гигантское, но я не виноват, и ни тебе, ни твоей матери не следует так считать. Я тоже старею, Малена, я тоже. И я не хотел влюбляться в другую женщину, никогда ее не искал, в этом ты можешь быть уверена. Я знаю, что кажусь подлецом, когда это говорю. Объективно я был раньше лучше, живя с женщиной, которая все делала ради меня, которая никогда меня не покинула бы, которая мне сочувствовала, я…

— Ты подлец, папа.

— Так и есть, дома было лучше для меня, намного лучше, не сомневайся. Теперь все иначе… Кити намного моложе меня. Я в ней не уверен, понимаешь? Я никогда ни в чем не уверен. Я умираю от ревности, я боюсь, что не смогу… Однажды я не смогу подняться, а она будет всегда на одиннадцать лет моложе меня, почти на двенадцать. Боюсь, однажды я превращусь в жаркое, которое смотрит телевизор. Я больше не могу спокойно спать, я чувствую себя старым, изношенным… Знаю, она меня бросит, как я бросил твою мать. Я сам так же рискую.

— Люди всегда рискуют, — пробормотала я. Я умирала от зависти.

Когда он говорил, я чувствовала дурной запах у него изо рта, но мы тем не менее продолжали болтать за обедом. Я была на стороне матери, потому что она нуждалась во мне, а отец — нет. Я сказала ему об этом, еще сказала, что всегда, несмотря на произошедшее, он сможет встречаться со мной, а он ответил мне, что он об этом знал, что он об этом всегда знал.

После кафе я пошла искать маму, и мы отправились в кино и ели тартинки со сливками. Вместе мы провели много часов, строя планы на будущее. Я пыталась помочь ей собраться с силами, поднять настроение. Эта женщина, которая никогда ничего не делала, которая никогда никуда не ходила, которая проводила все дни моего детства, не зная, чем заняться, и просиживала днями в кресле в гостиной перед телевизором, теперь не могла сидеть дома. Она брала телефон и звонила мне.

— Что мы будем делать сегодня?