Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Жилье в Париже дорого, и семья селится в пригороде – в местечке Севр недалеко от Версаля. Алексей Николаевич начинает сотрудничать с эмигрантскими газетами. Наталья заканчивает курсы кройки и шитья и шьет платья на заказ. Толстой пишет роман «Сестры» из трилогии «Хождение по мукам». Потом переселяются в Париж, снимают меблированные комнаты. Живут бедно, но по праздникам не отказывают себе в лангустах и устрицах. В том же доме, этажом ниже, живут Бальмонты – Константин Дмитриевич с женой и дочерью Миррой. Глава семейства читает маленькому Феде свои стихи, которые вызывают у того оторопь: «Я, совершенно растерянный, не знал, что сказать, не понимал, хорошо это или плохо и вообще к чему все это?» Неподалеку живут Бунины: «Бунин относился к отчиму немного свысока, как, впрочем, и ко всем. Он был желчным и надменным. С ним было трудно: никогда не знаешь, что именно вызовет его раздражение. Но маму он любил».

И в самом деле Иван Алексеевич позже оставит очень ядовитые воспоминания о встрече с Толстым во Франции.

«В эмиграции, говоря о нем, часто называли его то пренебрежительно, Алешкой, то снисходительно и ласково, Алешей, и почти все забавлялись им: он был веселый, интересный собеседник, отличный рассказчик, прекрасный чтец своих произведений, восхитительный в своей откровенности циник; был наделен немалым и очень зорким умом, хотя любил прикидываться дураковатым и беспечным шалопаем, был ловкий рвач, но и щедрый мот, владел богатым русским языком, все русское знал и чувствовал, как очень немногие… Вел он себя в эмиграции нередко и впрямь „Алешкой“, хулиганом, был частым гостем у богатых людей, которых за глаза называл сволочью, все знали это и все-таки все прощали ему: что ж, мол, взять с Алешки!.. Постоянно играл какую-нибудь роль, говорил на множество ладов, все меняя выражение лица, то бормотал, то кричал тонким бабьим голосом, иногда, в каком-нибудь „салоне“, сюсюкал как великосветский фат, хохотал чаще всего как-то неожиданно, удивленно, выпучивая глаза, и, давясь, крякая, ел и пил много и жадно, в гостях напивался и объедался, по его собственному выражению, до безобразия». Однако он не может не признать: «…но, проснувшись на другой день, тотчас обматывал голову мокрым полотенцем и садился за работу: работник был он первоклассный».

В эмигрантской среде «социальные страты» не так жестко разграничены, как на родине, а фамилия Толстого вызывает интерес, как у аристократов (граф!), так и у демократов и социалистов (не сын ли бородатого бунтаря из Ясной Поляны?). А Толстой всегда жаден до людей, ему было с ними интересно, он любил их послушать и при случае описать. И он не отказывается от приглашений – вчера обедает с генералами-монархистами, сегодня – в салоне Евгении Савинковой и ее мужа, известного террориста (правда оттуда он ушел едва ли не со скандалом), завтра в гости должен зайти Илья Эренбург, только что приехавший из России, послезавтра проносится слух, что французские власти предложили Эренбургу в 24 часа покинуть Францию.

Постепенно финансовые дела семьи Толстых поправились. На лето они уже могут позволить себе отвезти детей на берег Атлантического океана, на следующий год – отдыхают в Камбре, на реке Гаронне. Наталья Васильевна вспоминает: «В саду я долго стою, растирая в пальцах и нюхая листик вербены. Как хорош вид отсюда на долину Гаронны! Мир, тишина, зной. Сизо-голубая зелень виноградников, взбрызнутая кое-где купоросом, холмы, холмы до самого горизонта». И она снова начинает писать стихи:

Такое яблоко в саду
Смущало бедную праматерь.
А я, – как мимо я пройду?
Прости обеих нас, создатель!
Желтей турецких янтарей
Его сторонка теневая,
Зато другая – огневая,
Как розан вятских кустарей.
Сорву. Ужель сильней запрет
Веселой радости звериной?
А если выглянет сосед —
Я поделюсь с ним половиной.

Из Парижа – в Берлин – и дальше

Осенью 1921 года семья перебирается в Берлин. Алексей Николаевич находит работу редактора в журнале «Накануне», который выступает за сотрудничество с большевиками. Там печатают первые рассказы Булгакова, Зощенко, Александра Грина, Катаева, стихи Мандельштама и… Николая Асеева. И тут же Толстой также становится сторонником сотрудничества. Это «предательство» вызывает скандал среди эмигрантов-монархистов.