Согласитесь, что исказить строчку стихотворения, а потом, оттолкнувшись именно от своего выражения, пародировать меня не совсем. как бы это выразиться. ну, скажем. не совсем элегантно.
Вы не думайте, пожалуйста, что я считаю свои стихотворные опусы безупречными и что в них не к чему привязаться пародисту. Уверен — поле благодатное. Просто хочется, чтобы меня высмеивали за моё, а не за чужое.
При этом смею Вас заверить, что я ни капельки не обиделся, я ничуть не разозлился и отношусь ко всему этому с юмором. И никаких булыжников за пазухой в адрес пародиста не держу. Считаю его человеком талантливым и остроумным. Просто у меня настолько вздорный, склочный характер, что я мимо даже такой мелочи, абсолютно незлонамеренной, не могу пройти молча. Представляете, как мне трудно жить?
Прошу Вас, дорогой Евгений Пантелеевич, никого не наказывайте, не делайте оргвыводов. Улыбнитесь, прочтя это послание, и забудьте о нём. Сердечный привет Алексею Пьянову.
Рад, что Вы не обиделись на ту оплошность, которую допустил А. Пьянов и мы вместе с ним, не проверив цитату. Надеюсь, этот досадный факт не омрачит нашей взаимной (я надеюсь!) симпатии.
Будем рады видеть Вас у себя в гостях (и в редакции, и на страницах в качестве автора).
С самыми добрыми пожеланиями
А летом 1984 года мы с женой отдыхали в Ниде, в доме творчества писателей. Оказалось, что в соседней комнате живёт пасквилянт Алексей Пьянов. Мы познакомились. Пьянов оказался славным, симпатичным человеком. Помимо стихов и пародий, он автор книг о Пушкине, работал тогда заместителем редактора журнала «Юность». Алексей Пьянов признался мне: когда он узнал, что я буду его соседом на отдыхе, он приуныл и даже подумывал — не отказаться ли от путёвки. Он что-то слышал о моём шершавом характере и побаивался, как бы не случилось неприятного инцидента. Но я действительно не держал зла на пародиста, и у нас возникли добрые отношения. Пьянов был огорчён своей небрежностью, тем, что он подвёл редакцию «Крокодила», и был в этом искренен. Дело кончилось тем, что он, сделав дружескую надпись, подарил мне книгу своих стихотворений. А потом Алексей Пьянов стал главным редактором «Крокодила», и я неоднократно принимал его любезные приглашения и с удовольствием печатался в этом журнале. Учитывая зловредность моего характера, я рад, что в данном случае у меня хватило чувства юмора и, если хотите, ума, чтобы не обидеться и не наломать дров. Вот и вся новелла. Хорошо бы, если и у остальных историй был бы такой же идиллический финал.
Так что же такое портрет человека?
Лицо, на котором отметины века.
Зарубки судьбы и следы проживанья, что требуют стойкости, сил и страданья...
Где глаз синева, чуб курчавый и статность? Куда-то растаяло всё без остатка.
Возьмём этих щёк худосочную бледность — её рисовала извечная бедность,
и эта угрюмая резкая складка у губ залегла, когда стало несладко, когда он отца проводил до погоста.
Быть юным, но старшим — непросто, непросто.
Потом на работах сгибался он часто от окриков хамов, что вышли в начальство, всё горбился, горбился и стал согбенным.
А эта морщина возникла мгновенно, прорезалась сразу от женской измены. Предательство друга, поклёпы, наветы — он чуть в лагеря не поехал за это.
Прокралась безвременно прядь седины!
А дальше пешком по дорогам войны, где горюшка он до краёв нахлебался, но всё ж повезло, и в живых он остался.
С тех бед на лице его сетка морщин — для этого множество было причин.
Вернулся в посёлок хромым инвалидом, по тем временам женихом был завидным: рожденье ребёнка и смерть молодухи — резон, чтобы влить в себя вёдра сивухи.
И всё не кончалась пора голодухи.
По ложным призывам в трудах бесполезных мелькали одна за другою годины, подкрались, как свойственно летам, болезни, и шли в наступленье седины, седины.
Есть пенсия, дочка, внучок, огородик и сад, где он всякую зелень разводит.
Её он разносит по дачам клиентов — торговцев, начальников, интеллигентов. Работы, заботы, болезни, утраты, за то, чтобы жить, — непомерная плата.
Кончается жизнь и в преддверии гроба не ведает чувства такого, как злоба.
Всё стерпит, снесёт, донесёт до конца...
Я в жизни не видел прекрасней лица со скромной, великой, простой красотою, смирением, кротостью и добротою.
Как постепенна смена возраста, и как расплывчаты приметы.
В усталой и осенней взрослости бушуют отголоски лета.
Но вот придвинулось предзимье. И, утренним ледком прихвачено, вдруг сердце на момент застынет. А в нас ещё весна дурачится.
Такая вот разноголосица, смешные в чём-то несуразности: и детства отзвуки доносятся, и смерть кивает неотвязная.
Я устроен для работы, я почти что автомат, — выдаю всё время что-то, как заправский агрегат.
И, подобно водопаду, на меня летят дела:
ЭТО, ТО и ЭТО — надо... Оглянулся — жизнь прошла.
Постоянно что-то должен, перед всеми я в долгу.