Любовь вопреки

Любила она показуху. На подгалянца Минин категорически не согласился, Ольга уже была беременна. Завели немецкую овчарку, кобеля — дурашливого и беззлобного. От носа до кончика хвоста черного. Назвали Мухтаром. И он начал расти гораздо быстрее, чем Ольгин живот. К рождению Жени по квартире уже разгуливал семимесячный щенок. И выводить его на улицу было некому. Ольга — с ребенком, Саша — сутками на работе. А денег на еду все меньше.

Он не любил вспоминать то время — само вылезло, когда Прокопьич про собак заговорил. Не надо было заводить. Почему-то в мыслях об Ольге только плохое, а об умерших плохо нельзя…

Ольга щенка этого наказывала. За то, что ссал в коридоре между входными дверями. Так и не приучили к чистоте. Заниматься надо собакой, а не лупить. Ольга била — сильно, наотмашь, поводком, а чтобы не кусался, перед тем как наказать, надевала намордник.

Пса не отдавали. И не усыпляли. И весь этот ужас тянулся и тянулся, как и их с Ольгой совместная жизнь.

Соседка по площадке Мухтара жалела, приносила из кухни детсада, где работала, бачки с остатками супа. Пес хлебал и ссал еще обильнее. Потом Ольгину квартиру поменяли, переехали на выселки, в Лигово, приплату отдали за долги.

Пса тогда определили жить на лоджию. Он выл. И, наверно, сдох бы от голода, уже припадать на передние лапы начал, но Саша по случаю пристроил его охраннику на продуктовый рынок. Сторожить. Больше он Мухтара не видел.

Прокопьич оказался заботливым. Если Александр уходил на процедуры, а в это время привозили обед, Исаак брал на себя и на Минина, потом шел, грел в микроволновке и потчевал.

— Ты ешь, ешь, выпишут домой — там на халяву никто не покормит, — и виновато прикрывал рот ладонью. — Прости, прости, мил человек, не подумал. Ну, ничего, у тебя дочка осталась. Для нее надо жить.

Минин ничего про себя не рассказывал, но, очевидно, что Прокопьич знал. И много раз потом вспоминал Александр это краткое знакомство и повторял про себя слова Исаака:

«Для нее надо жить».

Игорь навещал не часто, но звонил, сообщал, что все в порядке.

О подробностях не распространялся, но ясно было о каком «порядке» говорит. Саша не спрашивал о похоронах Ольги, даже если бы мог, он, наверно, не пошел бы. За то время, что лежал в больнице, он по косточкам разобрал и собрал свою жизнь с ней. С самого начало было ясно — не пара они. Зря Александр заговорил с Ольгой тогда в сквере Адмиралтейства. Зря не послушал маму, которая была против этого брака. И что он теперь матери скажет? Ведь многое скрывал все эти годы. А теперь она тут, сидит в их раздолбанной квартире. Чем оправдаться, что вот так, в никуда, жизнь свою слил?

ЧАСТЬ 11 Неуставные отношения

К телефону приемного покоя Анисимова пригласили, когда еще и шести утра не было. Баба Нина раз десять извинилась за то, что разбудила врача, который прилег только пару часов назад, но женский голос на том конце провода уж очень просил. Пришлось вставать, брать себя в руки и идти. Кто ему может позвонить в такую рань, он представлял слабо, а потому от звонка ничего хорошего не ждал. Боялся, что с мамой что-то могло случиться, хотя буквально позавчера он говорил с ней из дома и все у нее было нормально. Ну как нормально… Человек она пожилой, и потому то одно, то другое, но все вроде в пределах разумного.

Трубка лежала на столе, за которым сидела Катя и что-то записывала в журнал.

— Да, Анисимов слушает, — произнес он.

— Толь, это я, — услышал голос Риты. — Ты не волнуйся, ничего не случилось, просто мне не спалось и я вспомнила, что вчера хлеб забыла купить. Зайдешь в булочную по дороге с работы?

— Хорошо, зайду, но раньше четырех дня не освобожусь. Может, сама сходишь? До четырех есть тебе наверняка захочется.

В ответ он услышал, что оставленные им на продукты деньги уже закончились и она не виновата. Что старается ему угодить, а он…

Разговор оборвал фразой «Поговорим вечером» и посмотрел на удивленную Катю.

— Что, Катюша, так и не удалось тебе поспать? — с улыбкой спросил девушку.

— Нет, работы много, пока все журналы заполнишь, пока каждую ампулу спишешь. Но я-то в восемь уже освобожусь, если все успею, а вы до вечера.

— Я до вечера, — как эхо повторил он и посмотрел на гремящую каталку с биксами и мешками белья, увозимыми в прачечную и в стерилизационную. Потом буквально следом загремела следующая каталка, потом еще одна.

Больница пробудилась и зажила своей обычной каждодневной жизнью, где практически все повторялось изо дня в день по одному и тому же расписанию, где стояли одни и те же запахи, по коридорам ходили одни и те же люди в белых халатах, менялись лишь пациенты. Они-то и были личностями с собственной судьбой, со своей неповторимой болью и индивидуальными обстоятельствами травмы. Ради них все крутилось и функционировало.

Большая кружка горячего крепкого растворимого кофе вернула работоспособность, и, не дожидаясь утренней пятиминутки, Анисимов засел за истории.

Отвлек его от этого процесса Михайличенко, явившийся на работу часом раньше.

— Как дежурство? Спал? — спросил он участливо.