Любовь Втроем

И странно было уже к двадцати годам полностью заросшему дикой бородой Антоше видеть в зеркале собственное лицо, так абсолютно совпадающее с образом, запечатленным тысячи и тысячи раз на множестве икон и картин.

Он с детства привык быть хорошеньким мальчиком — рафаэлитовским ангелком, с узким смуглым лицом, осененным черными локонами, с антрацитово сверкающими глазами, с ресницами, которые приходилось постригать, потому что они мешали видеть, вот такое Пазолини — мечта пидораса. Родись он на двадцать лет пораньше, годам к семи все это кудрявое великолепие пришлось бы сбрить под нулевку, да и потом носить на голове аккуратно постриженные волосы, а на подбородке — аккуратно побритый подбородок, но Антошкина ранняя юность пришлась на середину семидесятых. Тогда длинные волосы на мужчине по всему миру не просто приобрели популярность, а стали символом борьбы человека за право на собственную личность, волосы стали олицетворением мужской силы — каждый отрастивший их становился Самсоном, подстерегаемым коварными Далилами, этим словом "Волосы" назвали знаменитую оперу о борьбе молодежи с прогнившим миром Среднего класса. По опере сняли фильм, фильм этот пришел в Россию через много-много лет, когда все это было уже не важно и не нужно, но тогда в середине семидесятых, ровно через год после того как Антоша прочел "Мастера", в нашей жизни появился "Чизус Крайст-Супер-Стар". Никогда теперь не узнаешь, какой гебист или дипломат-меломан первым привез в Москву эту кассету. Может, и моряк дальнего плавания? Кто-то привез. И распятый булгаковский Иешуа заговорил, запел по-английски — простые понятные слова. И музыка, достойная всей этой истории. Во всем мире эта опера сделала Иисуса молодежным кумиром. В России в нашем сознании он соединился с образом, созданным Булгаковым, и стал кумиром вдвойне. Борода и прическа а ля Голгофа — символ хипповского времени. Там, на Западе, к середине семидесятых они уже разобрались с волосами в школах и колледжах. У нас как раз в это время все началось. Все мои ровесники помнят эти ножницы в руках Завуча По Внеклассному Воспитанию.

Антоша всегда был странный мальчик. Говорят, что волосы — это зеркало личности. Антошины ангельские локоны годам к десяти превратились в те знаменитые еврейско-негритянские, не поддающиеся никакому воспитанию (даже внеклассному) буйные кудри, которые учителя всегда оскорбительно называют патлы.

Сами вы падлы!

Антоша являлся достойным представителем своих волос и тоже никогда никакому воспитанию не поддавался. Он с раннего детства отличался патологическим свободолюбием. Когда его приводили в два года на детскую площадку, где были качели, песочница и много других детей с разными игрушками, он первым делом начинал исступленно биться в чугунную калиточку, которая за ним только что захлопнулась. Его интересовало только одно — возможность выйти из этого замкнутого пространства, огороженного решеткой. И только когда мама или бабушка показывала ему, что калиточку можно легко открыть, если повернуть рычажок (другим детям этого не показывали, специально, чтоб они не знали, как свалить с этой площадки), Антоша успокаивался и шел играть в песочек. В детский сад его отдать так и не удалось — он бежал оттуда семь раз, последний, седьмой, уже из какого-то навороченного Детского Сада Для Детей Трамвайщиков, куда его специально отдали, по причине отдаленности этого детского сада от дома. Он был остановках в пяти, но Антоша все равно бежал. На этот раз как закоренелый уголовник с запасом питания на полдня и с пластмассовым игрушечным компасом. Компас не помог и домой его все равно привел районный Дядя Степа-Милиционер. После шестого побега родители отчаялись и оставили его дома на попечение больной бабушки. Бабушка большей частью смотрела телевизор, Антошу она с утра одевала и выпускала гулять во двор.