Любовь (выдержки из произведений)

В ту ночь, когда она умерла, я заперся с нею. После стольких лет молчания, мы были вместе в эти последние часы, плывя на паруснике в тихих водах синего шелка, как ей нравилось называть нашу кровать. Я воспользовался случаем, чтобы сказать ей все, что мог бы сказать ей раньше, все то, о чем я молчал с той ужасной ночи, когда ударил ее. Я снял с нее ночную рубашку и внимательно осмотрел в поисках хоть какого-либо признака болезни, который убедил бы меня в ее кончине, но я не нашел ничего и понял, что просто она выполнила свою миссию на земле и перенеслась в другое измерение, где ее уму, свободному наконец от материального балласта, будет куда приятней. Она совсем не изменилась, и ничего ужасного не было в ее смерти. Я очень долго смотрел на нее, потому что уже много лет у меня не было случая видеть ее столько, сколько бы мне хотелось, и за это время моя жена изменилась лишь так, как это случается с возрастом со всеми нами. Мне она показалась такой же красивой, как всегда. Она похудела, и мне почудилось, что она выросла, стала выше, но потом я понял, что это было обманчивое впечатление, просто сам я стал ниже. Прежде я чувствовал себя великаном рядом с нею, но когда я прилег на постель, я заметил, что мы почти одного роста. В ее пышной копне вьющихся и непослушных волос, которая так очаровывала меня, когда мы поженились, выделялись седые пряди, которые освещали ее спящее лицо. Она была очень бледна, с тенями вокруг глаз, и впервые я обнаружил тонкие морщинки в уголках рта и на лбу. Она казалась девочкой. Она была холодной, но, как всегда, сладостной для меня, и я мог говорить с ней спокойно, гладить ее, вздремнуть на мгновение, когда сон поборол меня; невосполнимая утрата не помешала нашей встрече. Мы примирились в конце концов.

На рассвете я стал приводить ее в порядок, чтобы все увидели ее как подобает. Я надел на нее белую тунику, которая была у нее в шкафу, и удивился, что у нее так мало одежды, потому что я всегда считал ее элегантной женщиной. Я нашел шерстяные носки и надел их на нее, чтобы не мерзли ноги, ведь она всегда боялась холода. Затем я стал расчесывать ей волосы, думая соорудить узел, который она носила, но когда я провел щеткой по волосам, кудри взбунтовались и образовали рамку вокруг ее лица, и я подумал, что так она выглядит еще красивей. Я поискал ее драгоценности, чтобы надеть хоть одну, но не мог ничего найти, и удовольствовался тем, что взял обручальное кольцо, которое я носил со дня свадьбы, и надел ей на палец вместо того, которое она сняла, когда порвала со мной. Я взбил подушки, поправил постель, несколькими каплями туалетной воды опрыскал ей шею, а затем распахнул окно, чтобы впустить утро. Как только все было готово, я открыл дверь и пригласил своих детей и внучку попрощаться с нею. Они нашли Клару улыбающейся, чистой и прекрасной, какой она всегда и была. Я стал на десять сантиметров ниже, туфли были велики, волосы совсем поседели, но я не плакал.

(Из «Дом духов»)

В ночь, когда Элиза, наконец, осмелилась пройти восьмиметровый коридор, разделяющий их с Тао Чьеном комнаты, их жизни полностью изменились, словно бы корень прошлого отрубили одним ударом топора. Начиная с этой пылкой ночи уже не было ни малейшей возможности, ни искушения повернуть назад, а осталась лишь одна цель: создать в этом мире пространство, не терпящее смешения рас.

Разутая, в ночной рубашке Элиза пришла, шаря в тени, толкнула дверь комнаты Тао Чьена, уверенная в том, что найдёт её незапертой, потому что догадывалась, что он желал её столь же сильно, как и она его. Но несмотря на свою уверенность, она испугалась непоправимого результата своего решения. Она долго сомневалась, прежде чем отважиться на такой шаг, потому что чжун и был её лучшим другом, её единственной семьёй на этой чужой земле. Она боялась потерять всё, став его возлюбленной; но она сама уже стояла на пороге, и волнение от того, что она к нему прикоснётся, было куда сильнее всех умозаключений.

Элиза вошла в комнату при свете горящей на столе свечи, увидела его сидящим на кровати со скрещенными ногами, одетым в тунику и брюки из белого хлопка и ждущим её. Девушке так и не удалось спросить, сколько ночей он провёл так — внимательно прислушиваясь к звуку её шагов в коридоре, поскольку она сама была ошеломлена собственной решимостью, но в то же время дрожала от смеси робости и предвкушения.

Тао Чьен не дал ей времени отступить. Он вышел навстречу, раскрыл объятья, в которые она погрузилась наугад, пока не наткнулась на его грудь, зарываясь лицом, вдыхая столь знакомый запах этого мужчины, — солёный аромат морской воды — вцепившись двумя руками в его тунику, потому что у самой подгибались колени, одновременно выпуская из себя нескончаемый поток объяснений, перемешивающийся со словами любви на китайском языке, которые шептал он.

Она чувствовала руки, поднимающие её с пола и нежно укладывающие на кровать, ощущала тёплое дыхание на шее и поддерживающие её ладони, и тогда ею завладел непреодолимый страх, и она, полная раскаяния и испуга, начала дрожать.