Любовники

Константин Константинович заметно посвежел, доктор сказал Дине, что процесс выздоровления идет хорошими темпами и скоро будет можно… нет, нужно вставать с постели и начинать ходить.

И теперь они с Диной все больше времени стали проводить на воздухе, во дворе больницы. Стояло теплое солнечное лето. Не было изнуряющей жары, деликатные дожди вовремя орошали природу, и зелень благодарно и радостно заполняла собой все вокруг.

Дина и Константин Константинович уходили обычно в глубину сада, в зеленую некошеную траву, подальше от стучащих костяшками домино активных больных и от не слишком активных больных, сидящих на лавочках с транзисторными приемниками у уха и слушающих кто футбольный репортаж, кто симфонический концерт, а кто последние известия. Константин Константинович сидел обычно в матерчатом полосатом шезлонге — вытянувшись, почти лежа, так было удобно его замурованной в гипс ноге, — рядом на невысокой скамеечке сидела Дина и читала ему книги. Когда очередная книга заканчивалась, Дина спрашивала:

— Что вам теперь почитать?

— Ваше любимое, — отвечал Константин Константинович.

— А вам не надоест? Это я могу читать Хемингуэя без конца.

— Нет, никогда! — отвечал он с такой искренней улыбкой, что не поверить было невозможно. И добавлял: — Благодаря вашему любимому писателю я все лучше узнаю и понимаю вас.

Дина улыбалась в ответ:

— Хотела бы я почитать вашего любимого писателя!

— О-ох… — вздыхал Константин Константинович, стыдливо потупив взор. — У меня такового просто нет. Я же, кроме обязательной школьной программы, ничего не читал… А сейчас все мое чтение состоит из специальной научной литературы, до романов руки не доходят…

— К тому же, — говорила Дина, — романов вам и без художественной литературы хватает…

Константин Константинович смеялся, брал Дину за руку и говорил тоном легкой укоризны:

— Нехорошо попрекать вставшего на праведный путь его неправедным прошлым, Дина Александровна… А?..

— Ой ли?.. — улыбалась Дина, глядя ему в глаза.

— Вы мне не верите?! — возмущался Константин Константинович картинно. — Чем?.. чем мне доказать вам мои благие намерения?..

— Время покажет, — отвечала Дина и брала в руки книгу.

— «В кафе вошла девушка и села за столик у окна. Она была очень хороша, ее свежее лицо сияло, словно только что отчеканенная монета, если монеты можно чеканить из мягкой, освеженной дождем кожи, а ее черные, как вороново крыло, волосы закрывали часть щеки». — Дина подняла взгляд на Константина Константиновича, который с не сходящей с его лица, улыбкой интереса, внимания и нежности смотрел на Дину. — Надо же так сказать: «ее свежее лицо сияло, словно только что отчеканенная монета»!.. Правда?..

— Правда… — произнес он очень-очень тихо красивыми губами, и его глаза заблестели.

Это был очень… очень трогательный момент… И неизвестно, чем бы все закончилось, не отвлеки Динино внимание происходящее неподалеку действо, которое заставило ее улыбнуться.

Она кивком показала Константину Константиновичу в сторону аллеи. Там, на тенистой ее стороне, на скамейке сидел больной в больничной пижаме и в тюбетейке, сооруженной из носового платка с торчащими в стороны четырьмя узелками. Его нога от самой ступни была покрыта гипсом — будто одета в длинный, выше колена, валенок. Больной дремал. Газета, которую он читал, пока его не сморило, прикрывала грудь и нижнюю часть лица и ритмично вздымалась от его дыхания.

К загипсованной ноге больного подошла небольшая лохматая собачонка, обитавшая в больничном дворе. Как и всех ничейных собак, ее звали Тузик.

Тузик очень внимательно, со всех сторон, обнюхал гипсовую ногу дремлющего в тени зеленых кущей травмированного гражданина, выбрал единственное подходящее, по его мнению, место — торчащий вверх носок этого гипсового валенка, — тщательно прицелился и задрал над ним заднюю ногу. Гипс оросился желтой струей. Удовлетворенный Тузик отошел в сторонку, сел на теплую пыль больничной аллеи и томно прикрыл глаза, подставив всклокоченную милую морду лучам солнца.

Дина, закрыв рот рукой, давилась смехом. Константин Константинович издавал утробный рык, стараясь не расхохотаться в голос.

Слегка успокоившись, оба решили продолжить прерванное занятие. Дина раскрыла было книгу и стала искать место, на котором остановилась, но тут Константин Константинович тронул ее за руку и показал все в ту же сторону.

Разомлевший Тузик, преисполненный благодатных чувств, подошел к гипсовому сооружению, снова со знанием дела обнюхал его со всех сторон и проделал повторное орошение — уже со стороны пятки.

Дина и Константин Константинович едва справлялись с приступами смеха. Шезлонг жалобно поскрипывал от содроганий крупного тела Константина Константиновича, а Дина вдруг спохватилась: она буквально уткнулась лицом в плечо своего преподавателя. Тот, вероятно, тоже заметил это. Они застыли, глядя друг на друга так близко, как никогда доселе, так близко, что дыхание смешалось и земля поплыла под обоими…