Любовники

Только в следующий миг оба поняли, что это не земля сошла с орбиты, а не выдержало слишком хрупкое для подобных испытаний сооружение с нарисованным белой масляной краской на боковине инвентарным номером 808. Спинка шезлонга поползла назад, боковины с подлокотниками — в стороны, и ограниченное в движениях одноногостью тело Константина Константиновича стало заваливаться на бок. Чувствуя, что падает и ничего не может с этим поделать, Константин Константинович разразился уже несдерживаемым хохотом. К нему присоединилась Дина, на которую неотвратимо наползала угроза быть придавленной останками шезлонга и телом своего подопечного, барахтающегося в них… Тут загипсованная нога Константина Константиновича застряла на вставшей дыбом боковине, что причинило ему нестерпимую боль. Хохот его сменился ревом, сравнимым по силе разве что с ревом раненого динозавра… хотя кто их слышал, этих динозавров?.. Скамеечка, на которой сидела Дина, не выдержала и сложилась под ней всеми четырьмя ногами, как складывается детская игрушка — бычок, смоляной бочок — при нажатии на кнопку.

Константин Константинович изо всех сил старался не раздавить Дину, а Дина изо всех сил старалась удержать его, чтобы не дать вторично травмировать однажды уже изрядно пострадавшую ногу. Зафиксировав зыбкое равновесие, Дина и Константин Константинович обнаружили, что их лица снова оказались на очень близком расстоянии. Искаженное болью, но улыбающееся лицо Константина Константиновича и смеющееся, но испуганное Динино.

Получивший от собственной студентки урок преподаватель не стал на сей раз испрашивать ничьего разрешения, прижал к себе Дину и приник к ее губам долгим поцелуем.

Вероятно, этот поцелуй мог бы длиться гораздо дольше. Но как долго возможно терпеть боль человеку с поломанной в одном месте и вывихнутой в другом ногой, потревоженной в стадии заживления?.. Да еще находящемуся в столь зыбкой позиции, когда одно неосторожное движение может оказаться роковым как для его ноги, так и для его подруги?..

Хрупкое равновесие было утеряно по причине потери контроля над ним. Дина и Константин Константинович рухнули на траву. Она смеялась бессильно, а он завывал от боли на всю округу.

— Смотрите… смотрите… — стонала Дина, толкая его в бок локтем.

Очнувшийся от непонятных воплей больной, дремавший на скамейке, оглянулся вокруг и обнаружил барахтающуюся неподалеку в траве странную парочку. С ошалелым лицом он уставился на груду деревяшек, порванных тряпок и конечностей, одна из которых имела почти тот же вид, как и его собственная. Недоумение, как и следовало, сменилось укоризной, и с уст его сорвались заслуженные упреки:

— Психи ненормальные!.. Нет, вы только посмотрите!.. Ну и молодежь пошла!..

Собачонка Тузик, с нескрываемым любопытством и неподдельным интересом ожидавшая исхода странного поединка мужчины и женщины со взбунтовавшейся казенной мебелью, будучи перепугана внезапным раздраженным криком гражданина с четырьмя торчащими в стороны ушами, вскочила на ноги. И уже в спешке, без должного вдумчивого подхода, она еще раз спрыснула меченную дважды его костяную ногу, всеми четырьмя лапами подняла гигантский столб пыли и затрусила с независимым видом подальше от греха с места непонятных событий.

Больной в тюбетейке, отплевываясь и отмахиваясь газетой от облака пыли, накрывшего его с головой, переключился на зловредную собачонку, устроившую эту пакость:

— Что ты тут мне?!.. Пшла вон!.. Подняла пылищу!.. Зараза!..

И тут до него, наконец, дошло, в чем заключалась настоящая пакость Тузика — того самого Тузика, которого он прикармливал больничной селедкой, так обожаемой этой подлой шавкой… То ли гипсовый валенок промок насквозь, то ли запах оросившей его жидкости достиг ноздрей, только взгляд гражданина в тюбетейке замер на собственной ноге, вполне живописно оформленной ярко-желтыми потеками. Гражданин рефлексивно задрыгал раненой ногой, пытаясь стряхнуть с нее эту живопись.

И тогда новый истошный вопль сотряс тихий полдень травматологического отделения…

Не осталось ни одного ходячего больного, который не бросил бы шашки, шахматы, домино или транзистор и не двинулся бы к эпицентру непонятного гвалта.

Но впереди всех оказались два дюжих санитара с носилками. Уложив на них подвывающего Константина Константиновича и поставив на ноги окончательно расплющенную им Дину, санитары поспешно транспортировали несчастного на осмотр к врачу.

Дина ощупала свое тело — цела ли? — отряхнулась, собрала в кучу обломки и обрывки шезлонга с инвентарным номером 808 и останки скамеечки, у которой тоже обнаружилось имя собственное — «Клава», — вырезанное ножом на обратной стороне сиденья. Она погрузила деревяшки на разорванную полосатую ткань и волоком потащила все это в больничный корпус.

* * *

Константина Константиновича привезли на громыхающей каталке в палату.

— Три дня не подниматься, — сказал он Дине, сокрушенно улыбаясь.

— Больно? — спросила она.

— Пройдет.

Они умолкли, глядя друг на друга с волнением. Каждый знал, о чем сейчас думает другой.