Любовники

— Да, извините… — Она начинала злиться. — Я люблю своего любимого мужчину. Этого достаточно?

Отставленному донжуану оказалось достаточно. Он активней завертел головой по сторонам и наконец нашел то, что искал. Теперь Дина проводила дни на пляже в компании влюбленных детей и любимых книг. Галин папа появлялся лишь к вечеру, когда пора было сворачиваться. Потом он уходил «в кино» или «в ресторан», а во сколько возвращался, Дину не интересовало. Она укладывала Галю спать и шла к себе.

Стоило мелькнуть шальной мысли типа: «А может, я зря?..» — как ее передергивало от отвращения.

* * *

Когда Дина и Гоша вернулись домой, Костя сказал, что менять ничего не хочет, что не может разобраться в себе и своих чувствах, что это в самом деле какое-то затмение, и попросил Дину потерпеть еще немного.

— Если ты все еще любишь меня. — Он с нескрываемой надеждой посмотрел на Дину.

— Я тебя все еще люблю, — твердо сказала она.

— Я хочу, — добавил Костя, — чтобы ты знала: здесь, в нашем с тобой доме, она не была ни разу.

— Это твой дом, — ответила Дина, но ей стало приятно и даже легко.

— Это наш дом, — возразил Костя.

Они решили не говорить ничего Гоше и постараться вести себя так, будто не происходит чего-то из ряда вон выходящего.

И все осталось по-прежнему, если не считать того, что Костя теперь спал в своем кабинете, на слишком тесном для его крупного тела диване, но Дине тем не менее он не позволил уходить из спальни. Ночевал он только дома, а если возвращался позже обычного, то бывало это очень редко и всегда с предупреждением. В такие моменты Дина старалась не думать о том, с ней ли он или задерживается по работе.

Миша с Машей тоже ни о чем, похоже, не подозревали. Хотя нарочно Дина не выясняла этого у Кости, он сам как-то сказал ей:

— Мишке я ни о чем не говорил.

— Я Машке тоже, — сказала Дина.

Дина удивлялась себе: ей не приходилось ломать комедию, изображая полное благополучие их с Костей отношений, доведись им оказаться на людях вместе. И в его поведении, и в отношении к себе она не замечала ни ноты фальши. Как только они с Костей выходили за пределы своих спален, все становилось на свои места. Возвращались их теплота, привязанность. Нет, не так… Ничего не возвращалось, все оставалось как было. Это они, Дина и Костя, возвращались к себе самим, и им было хорошо в этом состоянии безраздельной принадлежности друг другу и нежной взаимозависимости. Ей иногда в такие минуты казалось, что кончился кошмарный сон, наваждение, она проснулась и все по-прежнему: вот он, бесконечно любимый… по сей день до головокружения любимый ее Костюша… Но кончался маленький праздник, и они покидали свой уютный, надежный кокон и расходились по разным комнатам, по разным постелям. А оболочка их некогда населенной вселенной, сотканная за четырнадцать лет совместного легкого и счастливого труда из слов, взглядов, касаний, пустела. Но не рушилась. Пока не рушилась. Пока ее еще использовали время от времени и вольно-невольно подпитывали, подлатывали все тем же эфемерным материалом из слов, касаний, взглядов, замешенном на нежности…

Ни мама, ни родня тоже, разумеется, ничего не знали об их кризисе. И даже Миша с Машей, похоже, ни о чем не догадывались.

* * *

В последнее время Миша с Машей вели замкнутый образ жизни. Это было обусловлено второй беременностью Маши. Ей шел сороковой год, и это был поступок — забеременеть вторым, когда первой девочке, Жене, было уже шесть, и в таком возрасте, когда рожать считалось делом рискованным.

Но Маша была смелая женщина. Если не сказать — отчаянная. Ее так закалила жизнь, что с любой опасностью она была на «ты».

Три раза Маша оказывалась на грани смерти.

В детстве она утонула, и, когда было сделано все возможное, чтобы вернуть ее к жизни, но пульса так и не появилось, побелевшее лицо девочки накрыли ее собственным платьицем и послали за родителями. А потом вдруг заметили, что ткань колеблется от дыхания.

В восьмом классе «скорая» увезла ее прямо с урока: с утра болел живот, а потом она потеряла сознание. Перитонит, срочная операция, отсутствие пульса. И снова чудо.

А потом — автомобильная катастрофа, погибшие родные: мать, муж и маленький сын. Сама Маша тогда пострадала не сильно — несколько переломов. Ужас был в том, что она даже не потеряла сознания и наблюдала, как в жутком кино, смерть своих самых близких, самых любимых людей…

— Не знай я к тому времени того, что знала, конечно, сошла бы с ума… — говорила Маша. — Я ведь даже о сыне не позволяла себе думать… Я сказала себе: «Был, и нету. Придет время — встретимся. Тебя Бог три раза спасал не для того, чтобы ты сейчас свихнулась или свою жизнь в вечный плач превратила!» В конце концов, тот же Бог и показал мне, что там не так уж плохо и все там будем…