Любовники

Дина и без этого не «вздумала» бы — она никогда не хотела второго ребенка. Она просто не в силах была представить себе, что сможет полюбить еще кого-то, как любила Гошу. И сомнения ее не были безосновательными: сколько драм, а то и трагедий возникало на почве неравного распределения родительской любви к своим детям. Далеко ходить не надо: Костя и его старший брат — при воспоминании об этой истории у Дины комок подкатывал к горлу и хотелось сокрушить это проклятое прошлое, камня на камне не оставить, стереть его в пыль… Еще она помнит свою подружку Олю, жизнь которой превратилась в сплошное несчастье, когда у нее родился младший брат, Владик… Да и в семейную тайну своей мамы она была посвящена: как тяжело той приходилось строить отношения со своей старшей сестрой, Дининой тетей Ирой, после гибели родителей, оставивших в наследство дочерям едва ли не ненависть друг к другу…

Нет, Дина не хотела ставить экспериментов на своих детях. Да и на собственную жизнь у нее было достаточно планов помимо материнства.

И самое главное — в этом решении они были совершенно единодушны с Костей. Тот как-то спросил Дину после рождения Гошки:

— Ну что, пойдем дальше?

— Ты хочешь второго ребенка?! — искренне удивилась Дина.

— Если честно, то не очень… — Он опустил взгляд. — А если совсем честно, то совсем не хочу. — И посмотрел на Дину выжидающе.

— Я тоже, — сказала она. — Совсем не хочу!

На том и была закрыта тема.

* * *

Иногда Дина думала, что больше ее не хватит, нужно заканчивать эту затянувшуюся муку, нужно набраться смелости, всем все рассказать и освободить и Костю, и себя от гнета непосильной тайны. И она даже решила сделать это в новогоднюю ночь.

Как только она представила, как, в какой форме преподнесет правду ближнему кругу, ей стало легче. Гораздо легче. Словно дело уже было сделано, там, в недалеком будущем, и оставалось только дожить до этого свершившегося события.

* * *

В середине декабря на базе лаборатории, где работала Дина, проводились всесоюзная конференция и семинары по животрепещущим проблемам самых передовых рубежей прикладной органической химии.

Дина в очередной раз исполняла обязанности завлаба. Должность хронически оставалась вакантной, и за пять последних лет сменилось то ли шесть, то ли семь заведующих, ни один из которых не потянул этого воза. Дине Александровне Турбиной, состоявшей в незаконных отношениях с весьма известной в данной научной лаборатории персоной, Константином Константиновичем Колотозашвили, не раз предлагали изменить запись в личном деле и в разделе «Семейное положение» вместо прочерка написать «мать-одиночка».

— Я не мать-одиночка. У моего сына есть отец. А у меня — муж.

— Но ваш брак не зарегистрирован.

— Наш брак зарегистрирован. Просто зарегистрирован он не в ЗАГСе, — настаивала Дина.

— А где же, в церкви, что ли?! — возмущались вопрошавшие. — И вообще, если вы настаиваете на понятии какой бы то ни было брак, в таком случае ваш супруг — многоженец.

— Давайте разбираться со мной. А с моим мужем уже разобрались по месту его работы.

И с Диной разбирались всякий раз, когда вставал вопрос о замещении вакансии. Ей снова и снова предлагали изменить свою судьбу легким движением пера, а она снова и снова не соглашалась предать своего возлюбленного — даже в такой, ни к чему не обязывающей форме. Тогда ее снова назначали «и. о.» до той поры, пока не появлялся следующий кандидат. Дело свое Дина знала, и этого нельзя было у нее отнять. Кроме всего, она, как никто, умела улаживать любые конфликты: и научные, и производственные, и личностные.

Дина пришла в столовую, когда основная масса сотрудников уже отобедала, — ее задержали некоторые неувязки в расписании работы семинаров и выступлении докладчиков. Зал был почти пуст. Как, впрочем, и ее любимая витрина с салатами и холодными закусками. Свекла под майонезом закончилась, правда, оставалась еще рыба под маринадом и салат из свежей капусты. Солянка тоже закончилась, но были щи. Второго Дина почти никогда не брала, если только не появлялась в меню какая-нибудь рыба под каким-нибудь «польским соусом». Она любила рыбу в любом виде. На третье Дина взяла томатный сок и слоеный язычок — страсть детства — и пошла за столик у окна.

Есть не хотелось. Наверное, от усталости и замотанности последних дней. А еще таких горячих деньков предстояло пережить целых десять. Десять дней предстояло задерживаться на работе, чтобы подвести итоги прошедшего дня, проверить, все ли учтено на завтра, и тэ дэ и тэ пэ…

К ее столику подошел мужчина. Она заметила его сразу, когда вошла, — он сидел в самом дальнем углу и читал газету, что было не самым распространенным занятием в их столовой. Дина уже была знакома с ним, приехал он откуда-то издалека, кажется из Узбекистана… нет, из Казахстана. Точно, из Алма-Аты — Дина исправляла оплошность с его размещением в гостинице.

— Можно присесть? — спросил мужчина.

— Да, пожалуйста, — кивнула Дина.

— Приятного аппетита. Я не помешаю вам?

— Спасибо. Не помешаете. — И Дина выжидающе посмотрела на него.

— Вы ешьте, — улыбнулся мужчина.

— А вы будете смотреть.

— Да.