Любовники

Она не знала, чем он занимался, что чувствовал и как жил с тех пор, как они разъехались по разным квартирам. Не знала, забыл ли он ее и стал двигаться дальше или, напротив, страдал и зализывал полученные раны.

Не знала она и какой вариант новой реальности Сереброва принес бы облегчение ее собственной боли.

Он, конечно, тоже смотрел на нее. Изучал чуть прищуренным взглядом и медленно, едва ощутимо склонял голову, миллиметр за миллиметром уничтожая разделяющую их губы дистанцию. Жар его дыхания в очередной раз лизнул кожу ее щеки, и Ира не сдержала рванного выдоха.

В ушах воцарился мешающий сосредоточиться гул, голова как будто опустела, мышцы всего тела ослабели. Ее повело, потянуло к Сереброву, и в тот же миг он дернул ее на себя, обхватив будто раскаленными ладонями ее обнаженные плечи.

Губы столкнулись с губами: уверенно и агрессивно. Неотвратимо.

На одно бесконечное мгновение Ира утонула. В тепле жадных прикосновений – тех самых, что ей было никогда не забыть, сколько бы она ни старалась. В родном, головокружительном аромате, вызывающем зависимость и слабость. В идеальном совпадении тел – ее и Сереброва.

Она тонула в нем и не чувствовала, что уже задыхается, лишается сил и гибнет; что нет ничего опаснее возвращения в прошлое. Очнуться, когда иллюзия столь обманчиво прекрасна, оказалось до чудовищной степени больно. Будто Ира, как и год тому назад, была вынуждена вырвать из собственное сердце и раздавить его каблуком – единственный способ спастись.

Наконец, она со всей имеющейся у нее волей дернулась назад – и Серебров ее отпустил. Правда, исключительно физически.

Его взгляд, всегда поражавший Иру своей невозможной, не знающей предела глубиной, немедля впился в ее лицо, наверняка замечая и фиксируя малейшее проявление мимики.

– Ты охренел? – прошипела она, отступив назад, и с демонстративной брезгливостью провела по влажным после поцелуя губам ладонью.

Забыть. Уничтожить даже внутри себя отголоски небывалой, не поддающейся контролю эйфории.

Сереброва наполнявшая ее голос злость ничуть не задела. Он нагло, без малейшего сомнения, быть может, даже с намеренной бесцеремонностью подошел ближе, уничтожая только что установленную Ирой между ними дистанцию.

– Я? – спросил он не без сарказма и с вызовом поднял правую бровь – типичное для него выражение собственного превосходства. – Ты сама на мне повисла.

Ира почти заскрежетала зубами. Она не выносила эту его манеру общения – насмешливо-всезнающую и непоколебимую. Сильнее она ненавидела только самого Сереброва за более чем намеренное использование всех ее раздражителей.

– Да что ты? – заговорила она жалостливо-издевательским тоном. – Может, это я ворвалась в чужой кабинет, чтобы себя же домогаться?

Стоило Ире договорить последние слова, снисходительно-покровительственная улыбка, неимоверно ее раздражавшая, превратилась в оскал.

– Домогаться? – повторил Серебров уже без прежнего спокойствия, почти оскорблено, на что Ира и рассчитывала, но следующая его фраза, произнесенная особенным, вкрадчивым тоном, заставила ее опасливо замереть: – Ты, кажется, забыла, что я слишком хорошо тебя знаю. – Он сделал очередной шаг вперед. – Знаю, как ты выглядишь, когда…

Теперь Ира точно понимала, к чему он клонит.

– Судя по всему, ты до сих пор не понял, почему мы развелись! – выпалила она, не раздумывая, руководствуясь одной целью: не позволить Сереброву свести их разговор к сексу.

Он поморщился, не скрывая своего раздражения и усталости.

– Ты сейчас о выдуманных тобой причинах, милая? – поинтересовался Серебров язвительным тоном. – Или о реальных?

Каких усилий ей стоило не кинуться на него с кулаками и ругательствами, знала только сама Ира. Его совершенно не новая попытка довести ее до бешенства тем не менее вызвала всплеск казалось бы усмиренных за минувшие полгода эмоций: от разрывающего на куски отчаяния до ненависти, покрывающей внутренности льдом.

Лишь на миг Ира позволила себе до отрезвляющей боли стиснуть челюсти, а затем сделала глубокий, бесшумный вдох и медленно растянула губы в холодной, утомленной улыбке.

– А тебе и полгода наедине с собой не хватило, чтобы поумнеть, Серебров, – сказала она осуждающе и нарочито развязно цокнула языком.

В следящем за каждым ее движением взгляде огненной, однако мгновенно подавленной вспышкой сверкнула злость. И что-то иное, совсем уж неуловимое.

Серебров выпрямился и принял более расслабленную позу, отчего свободного пространства в Ирином не слишком большом кабинете вдруг стало не хватать. Склонив голову набок, он будто бы небрежно обронил:

– С чего ты взяла, что я провел эти полгода «наедине с собой»?

Невольно, еще не успев даже осознать смысл прозвучавших слов, она чуть пошатнулась: самые удобные и устойчивые «шпильки» впервые Иру подвели, и на один бесконечный удар сердца она думала, что никогда больше не найдет опоры.

Боль, однако, какой бы неожиданной та ни была, не могла выбить ее из колеи надолго.