Любовники в заснеженном саду

Это был бы бестселлер, покруче того, который так и не вышел месяц назад, хотя должен был выйти. Ровно через два месяца после нашей с Динкой смерти, Ленчик и здесь подсуетился, он всегда был мобилен, как говорит Динка. Он наверняка начал писать свой бестселлер задолго до того, как нас нашли мертвыми. Голыми, мертвыми, обнявшимися — на смятых простынях. В доме у дурацкой дороги из Барсы в Сичес… «ТАИС: история славы и отчаяния», вот как называлась бы книга. Название придумал Ленчик, а сто тысяч ее экземпляров наверняка разлетелись бы за неделю. Пришлось бы печатать дополнительный тираж, Ленчик сам нам об этом говорил. Сам. В свой первый и единственный визит в Барселону, тогда он привез нас сюда, он почему-то вбил себе в голову, что Барса — лучшее место для сломанного позвоночника дуэта «Таис». «Барса кого угодно расшевелит, девчонки, — ворковал Ленчик. — Барса вернет вас к жизни, вот увидите, лучшего города я не знаю»…

Он пробыл с нами пару-тройку дней, а потом вернулся в Питер, оставив нас под присмотром Барсы. Он обещал вернуться недельки через две, но эти чертовы «две недели» растянулись на несколько месяцев. И все эти несколько месяцев он утешал нас по телефону: возможности приехать пока нет, вы же знаете, я пишу книгу о вас… Интерес у издателей колоссальный… А книга вернет вам сцену… Я думаю над новой концепцией «Таис». А концепция вернет вам сцену"… Потом возникли некоторые неприятности с нашими банковскими счетами, и об этом тоже сообщил нам Ленчик: «Вы же, знаете это налоговое зверье… Я должен разобраться… Разберусь и приеду… Осталось не так много денег? Подыщите гостиницу подешевле… Это временные трудности, девчонки, временные трудности… Пара недель — и я все улажу». Пара недель давно закончилась, черт…

Но надежда осталась. Во всяком случае — у меня. Разговор о книге всплыл внезапно, когда Ленчик конфисковал у меня дневники периода «Таис». И сказал, что посмотрит их, кое-что исправит, а некоторые куски вообще возьмет без изменений. Они и вправду потянут на дополнительный тираж. Я уже тогда знала это.. Я знала это еще до того, как финал бестселлера был дописан. Еще до того, как Динке пришла в голову гениальная идея убить Ленчика, жаль, что об этом не напишешь книгу… Все последние несколько месяцев Динка сидела на травках и запивала их дешевым испанским вином. И даже кололась — опять вперемешку с вином, ее последний парень расстарался. Как же его звали, этого парня? Эйсебио?… Нет, Эйсебио был у нее, когда мы еще жили в четырехзвездочном «Gran Derby». Красавчик Эйсебио, «мой чико» [1], как говорит Динка… Он нравился мне больше всего, настоящий испанец, прямо матадор, только быка не хватает… Потом был Хесус, ну да, во времена трех звезд в «Suizo»… Мануэль и Хавьер, эти отирались в «Cataluna»… А вот последний и посадил Динку на иглу, основательно, уже в гнусном «Del Mar», гнуснейшем… Вонь от порта и зоопарка, рыба вперемешку с шерстью, шерсть вперемешку с рыбой, и наш хреновый номер, где она трахалась с этим придурком.

Пабло-Иманол, придурок.

По кличке Ангел.

Кололись они на пару, и ничего нельзя было с этим поделать. Оставалось только заливаться дешевым испанским вином…

Я не могла пить это вино, и сейчас не могу. Я — слабая, а Динка — сильная. Я могу только устраивать истерики и вести этот чертов дневник. Четвертый по счету, так же, как и гостиницы, которые мы сменили за последние месяцы. Динка всегда находит мои дневники и безжалостно рвет их. Раньше она относилась к моим запискам снисходительно, до тех пор, пока нас не нашли мертвыми в этом пропахшем собачатиной доме. У дурацкой дороги из Барсы в Сичес.

Дневники — это тоже была идея Ленчика.

«От Динки такой радости требовать не приходится, — говорил Ленчик. — Динка — быдло, тупая как пробка, хотя и не без своеобразного чувства юмора… Она и двух слов не свяжет, разве что с матерной склейкой… А ты — ты совсем другая, Рысенок, тебе сам бог велел. Кто-то же должен вскрыть „Таис“ изнутри, пусть это будешь ты. Пусть это будет твоей фишкой… Такой же фишкой, как Динкино хамство… И плевки в сторону этих паскуд журналюг».

Рысенок.

Он называл меня Рысенком, хотя по-настоящему я — Рената. Но он называл меня Рысенком. Это единственное хорошее, что я могу вспомнить о Ленчике. Но из-за того, что он называл меня Рысенком, идея убить его пришла в Динкину голову. Динкину, а не мою. Рысенок, жующий сопли и кропающий слезливые записи в дневник, не способен на убийство. Он не способен вообще ни на что, не то что Динка. Динку Ленчик никак не называл, Динка — и все тут, хотя… «Диночка» — для пресс-конференций, «Дина-солнышко» — для совместных интервью, «Сучка, твое дело под нужным углом ноги расставлять…» — это для фотосессий, сколько же их было за два года, сколько же их было?.. Все обложки — наши, от «Плейбоя» до «Мужского разговора», был и такой журнальчик, отпечатанный в Финляндии, ничего особенного, радость холостяка, но мы и там засветились.