–
Было в этом откровении нечто такое, что ей вдруг захотелось оглядеться. Стало не по себе от того, что она явилась свидетельницей его внезапного признания. Минне показалось, будто все приличия отброшены, и она слышит то, чего лучше бы ей не слышать. Но дым дурманил так сладко, почти ностальгически. И вино впечатляло. Ей представлялось, как она скажет что-нибудь очень важное в защиту сестры, но мысли спутались и вышли из-под контроля, сознание парило в пространстве.
– «Познай себя» – так сказал дельфийский оракул. – Вот во что верил Сократ, – промолвил Зигмунд. Ты знаешь, что он первый стал утверждать, что сны не посланы нам богами? Он низвергнул философию с небес на землю – это величайшее его достижение.
«Он такой же, когда читает лекцию, – подумала Минна, – глаза темные и блестящие, как у театрального актера». Она изучала этрусскую статуэтку – точеного сфинкса, полульва-полуженщину.
– Знаешь, – произнесла она, – Сократ ведь был актером и каменотесом, правда, некоторые считают, будто его вообще не существовало. Возможно, Платон его просто выдумал, желая поддержать собственную философию. В конце концов, нет прямых свидетельств того, что он читал лекции, преподавал или даже писал книги. Будучи марионеткой в руках Платона, он просто задавал вопросы. Надо отдать им должное, это были глубочайшие вопросы о нравственности и добродетели. Но где доказательства того, что он когда-либо существовал?
Минна поймала на себе изучающий взор Фрейда. Неощутимое колебание воздуха, словно они понимают друг друга. Будто переживают значительный момент осознания, что все происходящее здесь очень важно. Точно между ними возникло согласие. Или это просто воздействие кокаина.
– А где доказательства того, что его не было? – спросил Зигмунд. – Еще вина?
– Может, Платон слишком много взял на себя? – предположила Минна, принимая бокал. – Спасибо, у меня во рту пересохло. Он ведь был драматургом.
– Мне безразлично, существовал ли Сократ в действительности. Он идеализированное существо, наподобие бога. С богом я тоже не разговариваю. Я не прошу его одобрений. Они нужны Марте. В нашей семье только она и религиозна. Впрочем, я праздную Рождество и Пасху.
На губах его играла демоническая усмешка, и Минна вспомнила свое ортодоксальное семейство, деда – старого раввина из Майнца, – вот кто вознегодовал бы, не умри он внезапно от апоплексического удара.
– Как ты можешь отмечать эти праздники? – спросила она, делая глоток вина. – Ты ведь еврей.
– Думаешь, я буду наказан? Сражен во цвете лет?
– Ты безбожник, Зигмунд?
– «Я могу понять убийство, но не понимаю набожности». Артур Шницлер, – процитировал он с издевательским смехом.
– Скандально известный драматург!
– Тем-то он и привлекает. А ты знаешь, что большинство его работ автобиографичны? – Фрейд затянулся сигарой. – Ах, как же хорошо снова закурить! И как я вообще мог бросать? Семь месяцев без этого тепла между губ.
– Автобиографичны? – удивилась Минна. – Все его мужские персонажи бесчувственные. Каждую неделю меняют возлюбленных.
– Такая уж у него репутация. Он даже тщательно подсчитывает свои оргазмы, – добавил Зигмунд, оценивая ее реакцию. – Записывает их в дневник.
– Правда?
– Да. Говорят, к этому году насчитал уже пять сотен.
– Разве такое возможно?
– Разумеется.
– И у тебя есть опыт в подобных вопросах?
– Не личный, а клинический.
– Конечно, – кивнула Минна, ощущая слабость и головокружение.
– Видишь ли, мы с Мартой живем в воздержании, так что можно понять, почему я снова закурил.
Минна старалась не подать виду, глядя, как он изящно принимает последнюю дозу и медленно выдыхает. Она почувствовала внезапный холод, в воздухе будто сквозняком повеяло, и даже кокаин не смог бы замаскировать потрясение, которое принесло с собой это открытие. Общий сценарий таил необъяснимую угрозу, и ей вдруг стало страшно.
Минна вежливо закруглила разговор, сославшись на усталость – но то было слабое оправдание. С пылающей головой, шатаясь, она покинула кабинет.
Она так долго, многие годы была с ним знакома, но кое-что узнала о нем только сегодня ночью. Фрейд был несчастлив. А несчастливый мужчина опасен.
Глава 12