Любовница Фрейда

Жюстина и Минна «брали ванны» в Меране. Жюстина объяснила свою попытку самоубийства, как «небольшой просчет в дозировке», а Минна пыталась забыть о предстоящей процедуре. Она скользнула в теплую воду, прикрыла глаза и позволила себе расслабиться, лежа в воде на подводной мраморной скамье. Чудесным образом давление в висках спало — дар водяных богов. Она опускала голову, и по мере того, как вода покрывала уши, голос Жюстины таял. Слышался только слабый гул волн, бьющих о край бассейна и быстрое струение крови в аорте. Не нужно было прилагать никаких сил, словно погружаешься в теплую дневную дремоту. Минна посмотрела на других купальщиц, лежащих в вялых позах на скамьях и греющихся под жидким светом. Они напомнили ей одалисок, столь любимых современными художниками, такими как Сезанн, Гоген и Матисс. Она особо помнила одну скандальную картину, написанную молодым немцем Кирхнером, который изобразил нагих купальщиц на пляже Балтийского моря. Говорили, что художник устраивал пикники с любовницами в уединенных местах и рисовал их, пока они закусывали или загорали.

— Просто рай, верно? — спросила блаженно Жюстина.

Эта женщина могла заставить весь мир поверить в то, что нет счастья лучше, чем положение любовницы, живущей в элегантной квартире, обладательницы самых лучших нарядов и обуви, какую она только пожелает. Она упивалась своим независимым существованием. Нет, она вовсе не одержима идеей выйти замуж, как большинство женщин ее возраста.

Минна выбралась из ванны и села на мраморную скамью рядом с Жюстиной. Несколько пожилых женщин с противоположного конца бассейна, обтираясь полотенцами, глазели в изумлении на Жюстину, когда она отбросила свое и задрапировалась в простыню.

Одна из них вдохнула так глубоко, будто присутствовала при казни.

— Да пусть глядят… — прошептала Жюстина. — Старые коровы.

— Они, вероятно, завидуют.

— Одна из них вообще-то попыталась прочесть мне лекцию на тему шестой заповеди…

— Может, седьмой? Кажется, шестая как-то связана с убийством.

— Да какая разница! Бог знает, ни одна из них в жизни не отважилась бы даже на маленькое приключение. У меня нет иллюзий по поводу того, что они думают обо мне. В городе попробуй ванны из хвои сосны, — добавила Жюстина, перевернувшись на живот и положив подбородок на руки. — Жуткий зеленоватый цвет, но запах восхитительный. Все деревенские жители кладут хвою в воду. Давай устроим небольшую прогулку?

— Нам можно выходить отсюда?

— Моя дорогая, мы живем не в плену! Только в бесчестье.

— Значит, ты слышала обо мне?

— Естественно. Это место — рассадник сплетен. Но что им еще здесь делать? Не удивительно, что у них в обычае укладываться в девять часов. Абсурд!

На мгновение Минне стало жаль, что она хоть немного не похожа на Жюстину, по крайней мере, на эту ее сторону, которую она видела теперь — свободный дух, не заботящийся о том, что общество думает о ней. Минне было чуть за тридцать — возраст, о котором одни скажут, что это уже старость, и другие — что самый расцвет. Особенно теперь, расцветшее от беременности тело сияло даже в этой сырости. И все же ее не отпускала печаль, впившаяся в нее, растущая в ней рядом с ребенком, которого она носила. И впервые Минна задалась вопросом, как это будет, когда она возьмет на руки собственное дитя.

Прекрасное утро сменилось серым полуднем с потоком мерзкой погоды, спустившейся в долину. Жюстина и Минна, которым наскучила пустынная веранда, решили прогуляться. Одетые в почти одинаковые черные юбки и плащи, в похожих черных шляпах, они шли по грязной тропинке, окаймленной соснами, ветер бил им в спину. В жутком, мутном освещении они походили на двух ведьм, летящих по воздуху.

— Веселое местечко, — усмехнулась Жюстина.

— К нам приближается эта ужасная женщина, фрау Берген. Что ей сказать?

— Скажи ей, что мы ищем Хитклиффа [36], — засмеялась Жюстина.

— Ты читала книгу?

— А почему ты удивляешься? Любовницы тоже читают. Чем-то же нужно заполнить пустые дни.

Она схватила Минну за руку и потянула ее с тропинки к изгородям. Санаторий позади них принимал угрожающие формы, по мере того как они бежали через бурелом к прогалине, где и упали на скамеечку, чуть дыша.

То ли из-за бесцеремонного смеха Жюстины. То ли потому, что они прижались друг к другу, одни против всего мира. Или это было неустрашимое достоинство и самообладание Жюстины после всего, через что она прошла. Но что-то заставило Минну довериться ей, сначала рассказав о любовной связи, даже не скрывая, что связь была с зятем, а затем о том, что он охладел к ней, когда они вернулись из Швейцарии.

— Сначала я пыталась убедить себя, что любовная интрига, как и брак, не может длиться на изначальном уровне страсти. Но потом поняла…

— Ты поняла, что не нужна ему. Он жил, будто ничего не произошло. А тебя оставил жить с призраком.

То, что Жюстину не шокировало ее признание, помогло Минне умерить стыд и жалость к себе.

— И когда он узнал, что ты беременна, то отреагировал, как любой другой женатый мужчина, — заметила Жюстина, придвигаясь поближе и взяв Минну под руку. — А чего еще ты ждала?